– А что ты скажешь?

– Ничего. Мы не должны себя выдавать. Надеюсь, тот, кто снимет трубку, назовет себя. – Он протянул руку.

– Подожди, – остановила его Констанс. – Дай трубку мне.

– Почему?

– Я могу узнать голос того мужчины, ее сообщника.

– Сомневаюсь, но все же попробуй. Констанс сняла трубку, а Брайан ткнул пальцем в кнопку. Ответили после четвертого гудка.

– Малкольм Кенвуд слушает.

К такому ответу Констанс оказалась совершенно не готова. Она замерла, изумленно глядя на Брайана.

– Говорите! – нетерпеливо призвал голос. Брайан быстро нажал на рычаг.

– Ну?

– Он!

Андреа Уолшэм всегда чувствовала себя уверенно, потому, что никогда не бралась за дело, не имея запасного варианта. Когда год назад ее тогдашний американский жених, преподаватель колледжа, ни с того ни с сего разорвал помолвку, она не стала горевать, а села в машину и рванула в Голливуд, к подающему большие надежды актеру, с которым встречалась целых четыре месяца. При этом ни восходящая «звезда», ни погруженный в книги профессор о существовании друг друга не догадывались.

Голливудский роман развивался в нужном направлении, и Андреа уже успела познакомиться с будущими свекром и свекровью, но тут старик-отец срочно призвал дочь на родину. Страна Бернса и виски никогда не вызывала у Андреа горячих чувств, но отец оплачивал ее учебу в Калифорнийском университете, и она не собиралась выпускать из рук одну ветку, не ухватившись за другую.

Малкольм Кенвуд работал на Джереми Уолшэма около десяти лет и пользовался его полным доверием. Именно ему Джереми поручил заняться поисками покупателя, когда почувствовал, что долго не протянет. Рьяно взявшись за дело, Кенвуд прежде всего провел полную инвентаризацию имущества. Однажды, роясь в старых бумагах, он обнаружил документ, согласно которому картина, считавшаяся «произведением неизвестного автора предположительно конца восемнадцатого века» принадлежала кисти самого Тернера[4]*. Кенвуд увидел свой шанс. Не доверяя бумажке, он устроил негласную экспертизу, вызвав специалиста из Ливерпуля, который подтвердил: картину написал великий английский живописец.

Другой на его месте пустился бы в какую-нибудь авантюру и угодил в тюрьму, но у Кенвуда присутствие ума уравновешивалось отсутствием смелости. Он решил посвятить в свое открытие Андреа, не показывая, конечно, все карты. К тому времени, когда Андреа переступила порог родного дома, Кенвуд уже приготовил точную копию картины, определил примерную ее стоимость, но еще не начал поиски покупателя.

Они быстро нашли общий язык и стали ждать удобного случая, чтобы произвести подмену. Когда врачи настоятельно порекомендовали Джереми Уолшэму лечь в больницу, сообщники решили, что их час пробил. И тут, как назло, на головы им свалилась парочка из агентства «Темз Истейт корпорейшн»!

Впервые за всю свою жизнь Андреа Уолшэм растерялась. У нее не оказалось запасного варианта. Конечно, она могла бы выйти из игры, зная, что рано или поздно получит солидное наследство. Но что, если Кенвуд уже подменил картину? Раскрыть его означало раскрыть себя. Отказаться от картины – потерять огромные деньги.

После странного звонка от человека, представившегося сотрудником Эдинбургского музея Айзеком Гринфельдом, она запаниковала. Гринфельд сказал, что по имеющейся у него информации в особняке обнаружилась картина одного из известнейших художников, и попросил о встрече. Андреа стоило немалых трудов убедить его отложить встречу до следующей недели. И сейчас она мчалась к Малкольму Кенвуду.

– Я уверен, что они попытаются заменить картину в ближайшие два дня, – в десятый, должно быть, раз повторил Брайан.

– И что ты предлагаешь? Залечь в кустах и установить наблюдение за домом? – Риторические вопросы Констанс тоже не отличались разнообразием.

– Есть у меня одна мыслишка… – неуверенно протянул Брайан. – Я, пожалуй, попробую ее реализовать, а ты составь список картин, авторство которых не установлено или вызывает сомнение.

Вечером Констанс, как обычно, заглянула к Сибилле, общение с которой с каждым разом становилось все более дружеским. Вернувшись в отель, она обнаружила Брайана у телевизора. Его любимый «Вест Хэм юнайтед» играл в Манчестере и уже после первого тайма проигрывал два мяча.

– У нас есть еще сорок пять минут, – храбрился Брайан. О важности матча свидетельствовали две пустые бутылки пива и улетевшие в угол носки. – Мы еще покажем этим выскочкам!

Понаблюдав за ним некоторое время, Констанс удалилась на кухню. В ее семье футбол не входил даже в первую пятерку приоритетных зрелищ. Отец всегда смотрел фильмы о войне, мать обожала мелодрамы, а Джеффри и Кэрри не пропускали ни одной комедии.

Приготовив легкий ужин, она подошла к Брайану сзади и обняла его за плечи. Последние пять минут они болели вместе, и к финальному свистку Констанс уже села ему на колени. «Вест Хэму» удалось отыграть один гол. – Это наша моральная победа, – доказывал Брайан. – Во втором тайме мы их просто смяли. Кстати, не пора ли перекусить?

– Обед подождет, – промурлыкала Констанс, расстегивая пуговицы на его рубашке. – У нас есть более важные дела. Надо же отметить моральную победу.

– Ты абсолютно права, – согласился он и потянулся к «молнии» на ее юбке.

Они занимались любовью сначала на диване, где можно было только сидеть, потом на полу, где можно было только лежать, и, наконец, в душе, где можно было только стоять. Констанс никогда не думала, что может испытывать такие ощущения. Тело ее, как будто превратилось в волшебный музыкальный инструмент, который то плакал, подобно скрипке, то гремел, как гобой, то пел хрипловатым голосом саксофона. Желание то накатывало бурной океанской волной, которая подхватывали ее и несла, несла, несла все выше и выше, за облака, туда, где не было ничего, кроме чистейшего восторга, то уходило, мягко и осторожно относя ее на песчаный берег, где ждало недолгое забвение.

Глядя на Брайана, лежащего рядом со спутанными, влажными волосами, прислушиваясь к затихающему стуку его сердца, она думала о том, что теперь, по крайней мере, знает, что такое счастье, каким оно может быть, и что никогда не согласится на меньшее.

Так и не поужинав, они перебрались в его комнату, где снова любили друг друга, пока короткая летняя ночь не уступила место рассвету.

Брайан проснулся, когда зазвонил телефон. Осторожно, чтобы не разбудить Констанс, он поднялся и, завернувшись в простыню, вышел в гостиную.

– Да?

– Мистер Дорретти?

– Вы не ошиблись.

– Это Джереми Уолшэм.