– Привет, – бросает он и идет в смежную со спальней ванную.

Двери не закрывает, и я наблюдаю, как Люк чистит зубы, плещет водой в лицо. Потом приглаживает мокрыми руками волосы, и меня накрывает волна любви к собственному мужу. Ненавижу быть с ним в ссоре.

Люк не любит бурного выяснения отношений; он предпочитает подождать, пока страсти поутихнут и к нам вернется способность мыслить здраво, а тогда уж все обсудить. Люк раздевается до трусов-боксеров, ныряет в постель и отбирает у меня книгу.

– Ну а теперь расскажи-ка, что происходит вот здесь? – Он ласково постукивает по моему лбу.

– Не хочу из-за этого ссориться, – говорю я.

– И я не хочу, малыш. Послушай, я ни в чем не виноват. Твоя мама сама решила, что они с Элис составят нам компанию. Что я мог возразить?

Я на минутку зажмуриваюсь.

– Я понимаю. Просто… Элис. Господи, это ужасно по-детски, но… но она у меня все отбирает. Всю семью.

Вслух звучит ужасно глупо. В голове эта мысль казалась очень убедительной, но теперь я начинаю в себе сомневаться. Потом вспоминаю расстроенное личико Ханны, и моя решимость крепнет. Я показываю Люку свадебное фото, уже без рамки.

– Оно стоит в гостиной, помнишь? Сегодня вечером я обнаружила, что стекло разбито.

– Ах, какая жалость. – Люк забирает у меня фотографию. – И фото помято. Я распечатаю заново, не беда.

– Да, но не в том дело. Стекло не просто треснуло. Оно было вмято с силой. Там след остался от удара, а вокруг расколотое стекло.

– Может, фото неудачно упало и обо что-то стукнулось?

– Не может. Я не представляю, обо что надо стукнуться, чтобы так помять снимок. Нет, это сделано специально. Со злобой.

– Только не говори, пожалуйста, будто подозреваешь Элис. – Люк со вздохом откидывает голову на изголовье кровати.

– Элис пыталась обвинить Ханну: якобы та играла с фотографиями или еще что-то делала. Я спросила Ханну, и она сказала, что Элис была в комнате раньше всех, а потом велела никому ничего не говорить. – Я смотрю на Люка торжествующе, словно мне удалось разоблачить банду опасных преступников.

– Неизвестно, кто из них лжет.

– То есть ты веришь не собственной дочери, а чужому человеку?

– Чужому? Она твоя сестра.

– Такая сестра мне не нужна! – взвиваюсь я, откидываю одеяло и хватаю халат. – И я не хочу, чтобы ты рисовал ее портрет.

– Вот тебе и «не будем ссориться», – слышу я, выскакивая из спальни.

Полы халата развеваются за мной, точно паруса.

Я не поддаюсь искушению хлопнуть дверью, не хочу разбудить детей. Торможу посреди лестничной площадки и едва не налетаю на Элис: та опирается спиной и локтями на перила, картинно приставив к стойке полусогнутую ногу. Словно позирует для фотосессии. Дешевой, низкопробной фотосессии.

– Боже, Элис, ты меня напугала.

– Что случилось, Клэр? Я услышала громкие голоса.

Я затягиваю пояс халата. Интересно, давно она тут торчит?

– Ничего не случилось. Я вышла попить. У тебя все в порядке? Или ты до сих пор страдаешь от смены часовых поясов? – Я не в силах удержаться от сарказма.

– О, у меня все хорошо, сестричка. Прямо-таки отлично. Да и как иначе? Я ведь провела чудесный день с твоими дочерьми и мужем. – От улыбки Элис все вокруг стынет.

– Держись подальше от моей семьи! – шиплю я, но не слишком громко.

Не надо, чтобы это услышал кто-нибудь еще. Особенно Люк. Он и так считает меня чокнутой.

Все с той же леденящей улыбкой Элис отлипает от перил и делает шаг ко мне.

– Запомни, Клэр, твоя семья – это моя семья, – шепчет она.

– Не смей. Со мной. Тягаться. – Я подчеркиваю каждое слово. – Пожалеешь.

Понятия не имею, что означает моя угроза, она сама вырвалась. Ответа я не жду, обхожу Элис и ступаю на лестницу. Очутившись внизу, поднимаю голову: сестра облокотилась на перила, на губах застыла все та же снисходительная улыбка.

Я наливаю себе воды и, чтобы успокоиться, пью ее маленькими глотками. Что сейчас произошло?.. Я не знаю, но чувствую – это был переломный момент. Мы с Элис обе показали наши истинные лица.

Меня почему-то тянет в студию Люка. Сама я в нее обычно не хожу. Зачем? Это рабочее пространство мужа. Конечно, я наведываюсь туда к нему, но сама – нет, не хожу. Я медлю, ладонь лежит на ручке, но что-то меня подстегивает, я легко открываю дверь, делаю шаг и неслышно закрываю ее за собой. Неспешно брожу по комнате, разглядываю краски и холсты, виденные уже не раз. На сушилке стоит банка с кистями. Пахнет уайт-спиритом; а вот и причина: открытая бутылка, рядом с кистями. Красная крышка лежит тут же, я машинально ее закручиваю, возвращаю бутылку на место. В корзине возле раковины промасленные тряпки. Они похожи на калейдоскоп: разные цвета переходят один в другой, образуя причудливые психоделические узоры.

Я брожу и ощущаю себя незваным гостем.

В центре комнаты – лондонский заказ, над которым сейчас трудится Люк. На мой дилетантский взгляд, картина завершена, она украсит собой любую стену. Но я знаю, что, по мнению Люка, тут еще много работы. Суть кроется в деталях, часто говорит он.

Мое внимание притягивает холст в глубине студии. Он установлен на мольберт и накрыт белой тканью. Я интуитивно знаю, что на холсте, ноги сами несут меня туда, и я поднимаю простыню. Вот она. Элис. Моя сестра. Уже знакомое чувство ревности больно бьет в живот. Рука тянется к тумбе, пальцы смыкаются вокруг чего-то металлического. Я подношу предмет к глазам, рассматриваю. Серебряная ручка с выгравированными поперечными штрихами аккуратно лежит в ладони. Из ручки торчит кончик треугольного лезвия – примерно дюйм. Люк никогда не выдвигает лезвие полностью, это опасно. Я вновь смотрю на картину.

– Сука, – шепотом выдыхаю я, когда ревность с разбега бьет меня ногами в живот.

Вернувшись в кровать, я прижимаюсь сзади к Люку, обвиваю его рукой. Он сонно шевелится, что-то мычит, потом переворачивается ко мне лицом. Ладонь Люка скользит по моей талии и накрывает грудь.

– Люблю тебя, малыш, – невнятно бормочет он сквозь сон.

Потом громко вздыхает, скользит рукой к моему бедру, притягивает к себе. Сейчас мы займемся любовью… Но нет, дыхание Люка становится глубже, он ускользает назад, в сон. Я немного разочарована. Впрочем, время позднее, а завтра на работу, пора бы и мне поспать.

Я открываю глаза раньше звонка будильника и сразу включаюсь в привычные утренние хлопоты. Сегодня девочки идут в школу и садик в обычном режиме. Я несу Хлою вниз, по дороге заглядываю к Ханне и бужу ее, а сама обдумываю вчерашнюю встречу с Элис. Неизвестно, как все пойдет дальше, но я испытываю легкое сожаление – не такими я представляла наши отношения. Я напоминаю себе о том, что сестра пережила непростые времена: ее отец умер, потом она нашла нас с мамой, приехала сюда, в новую семью. Элис, должно быть, трудно. Не стоит обращать внимание на ее вчерашний выпад. Лучше я буду поуживчивее, перестану нянчить свою, с позволения сказать, паранойю и выискивать в каждом поступке сестры неблаговидный мотив.