Мыслями об Элис я словно наколдовала ее. Вот она, в кухне, накрывает стол к завтраку и бормочет песенку диснеевской Белоснежки «Трудись и напевай». Я усаживаю Хлою за стол, Элис оборачивается и с улыбкой произносит:

– Доброе утро, Клэр. Доброе утро, Хлоя. Я заварила чай. Тосты?

Столь жизнерадостное приветствие застает меня врасплох. Будто вчера ничего и не было. Я испытываю немалое облегчение. Видимо, я раздула из мухи слона.

– Элис, насчет вчерашнего… – начинаю я.

– Вчерашнего? – Вид у нее растерянный.

– На лестнице, – подсказываю я.

Элис по-прежнему недоумевает:

– На лестнице?

– Да. Помнишь, я вышла из спальни, а ты стояла у перил?

– Ах, вот ты о чем, – машет она рукой, точно муху отгоняет. – Забудь. – Элис меня обнимает. – Мы обе устали. Давай я тебе чаю сделаю. – Она отворачивается, наливает в заварочный чайник кипяток.

– Спасибо, – говорю я, вспоминая вчерашний разговор.

В нем точно слышалось что-то зловещее. По крайней мере, я помню именно так.

Элис вновь поворачивается ко мне.

– Да плюнь, Клэр, правда. Ты живешь в вечном стрессе. От этого с людьми происходят разные странности. Вот, например, моя сестра разрывалась между колледжем и маленьким ребенком, которого растила сама. Однажды она попросила у меня денег взаймы, а я отказала, потому что денег у меня не было, так сестра прямо с катушек слетела. Обвинила меня во всех смертных грехах. Мы жутко поскандалили. А через несколько недель у нее случился нервный срыв, дошло до психического истощения – только тогда мы поняли, в каком напряжении она жила. С тех пор я стала намного терпимее. С душевными болезнями так всегда: сам человек не видит, не распознает признаков. Мне теперь известно про это многое.

Я молча перевариваю услышанное. Что-то не так. Затем до меня доходит.

– Твоя сестра?

– Ага.

– Какая сестра?

Элис стоит ко мне спиной, лица я не вижу, зато вижу, как напряглись плечи. Потом Элис поворачивается с ослепительной улыбкой.

– Сводная сестра. Ну, дочь Ромы. Жила с нами одно время.

– А, ясно. Я о ней раньше не слышала.

– Я же говорю, она гостила у нас совсем недолго, несколько месяцев. Я с ней не особенно общалась. Вообще она живет в Джорджии.

– Доброе утро, девочки. – В кухню входит мама. Она широко улыбается, целует Хлою и кладет руку мне на плечо. – О, какие мы сегодня лентяйки, Элис пришлось готовить завтрак.

– Я хочу хоть что-то сделать в благодарность за вашу заботу. – Элис целует маму в щеку.

Я пробегаю глазами по календарю.

– Бо́льшая половина твоего отпуска позади, всего через пару недель тебе уезжать, – замечаю я не без внутреннего облегчения, но тут мама с Элис переглядываются. – Что?

– Знаешь, – говорит мама. – Я попросила Элис не покидать нас. Не возвращаться в Америку.

– Попросила? Когда?

Я в смятении. Такого я не предусмотрела. Тоже мне, невозмутимый адвокат, готовый ко всему!

– Да, попросила. Вчера. – Мама просовывает руку под локоть Элис. – И Элис согласилась!

Улыбка у мамы – шире некуда. Она напоминает Ханну, когда та впервые попала в парижский Диснейленд и увидела живую Золушку. Мама сейчас в таком же восторге. У нее есть собственная диснеевская принцесса, Золушка. Я же чувствую себя уродливой сестрицей: и внутри, и снаружи. С Золушкой мне не сравниться, меня пожирает ревность, но я на автопилоте подхожу к Элис, обнимаю:

– Чудесная новость.

В кухню входит Ханна, и я переключаюсь на то, чтобы приготовить ей завтрак.

– Папа встал? – спрашиваю.

Люк совсем не ранняя пташка, но завтрак никогда не пропускает.

– Он только что мимо прошел, – опережает Ханну Элис. – По-моему, к себе в студию.

– Отнесу ему кофе, – говорю я.

И тут же решаю, что сегодня вечером помирюсь с ним как следует. Приглашу на незапланированное свидание. Принесу извинения за свою вспышку по поводу Элис. Может, она права: из-за стресса на работе я не только становлюсь вспыльчивой, но и воображаю бог знает что.

Люк неожиданно вырастает в дверях. Лицо у него мрачнее тучи, и все надежды на примирение мгновенно тают.

– Клэр. – В голосе мужа столько сдерживаемого гнева, что я пугаюсь. – На пару слов.

Люк ждет, пока я встану из-за стола, и исчезает в конце коридора.

Мама опасливо смотрит ему вслед. Девочки перестают есть. Даже Хлоя улавливает папино грозное настроение. Лишь Элис все нипочем. Она мне улыбается. Что скрывается за этой улыбкой? Я не понимаю, но анализировать не хочу. Мне бы выяснить, что с мужем.

Атмосфера в студии напряженная. В воздухе словно электрические разряды летают. Люк стоит в глубине комнаты, спиной ко мне. Я подхожу к нему и вижу, куда он смотрит.

Портрет Элис исполосован ножом. Не раз, не два и даже не три. Порезов не меньше дюжины. Центр холста, ее лицо, полностью в лохмотьях. Изуродовано до неузнаваемости. Напоминает занавеси из полосок, которые в семидесятые годы наши бабушки цепляли на двери – от мух. В правом верхнем углу подрамника торчит обойный нож с серебряной ручкой.

– Боже мой, – только и могу выдохнуть я.

– Идиотка чертова! – рычит Люк. – Какого хрена ты это сделала?!

Мне не привыкать к тому, что Люк иногда употребляет крепкие слова, я и сама этим грешу, но я никогда не видела его в таком бешенстве. Он хватает меня за плечи, рывком притягивает к себе. Его лицо в дюйме от моего.

– Ты помешалась! У тебя крышу снесло! – Люк молотит пальцем себе по лбу. – Психопатка чертова! – Отталкивает меня, я едва не падаю.

– Это не я…

Голос мой звучит неубедительно и жалко, даже для меня самой.

– Черта с два не ты! Ты же адвокат. Давай глянем на улики, а? Вчера вечером мы поссорились. Ты заявила – мол, не хочу, чтобы я рисовал портрет. И убежала вниз. А наутро я обнаружил вот это. Ну, и на какие мысли наводят вас улики, а, миссис Теннисон, крутая адвокатша?

Я не поддаюсь искушению ответить, что с юридической точки зрения все эти улики – косвенные. Я понимаю логику мужа.

– Люк, клянусь, я этого не делала.

По крайней мере, я так думаю. Не стану отрицать – подобное желание меня посещало. А вдруг у меня случился приступ помешательства на почве ревности? Вдруг я впала в состояние аффекта? На него, бывает, ссылаются клиенты – мол, я совершенно не контролировал собственные действия. Я никогда не воспринимала такую линию защиты всерьез, но теперь у меня сомнения.

Люк берет бутылку уайт-спирита. Ту самую, которую я ночью закрыла.