– Скажите, мог бы он участвовать в подлоге, к примеру, или уничтожить важные бумаги?

– Вполне. Но при одном условии – если бы совершенно был уверен, что это сойдет ему с рук. В этом смысле он был очень щепетилен.

Амалия задала еще несколько вопросов по поводу Жана Майена, шофера Лили и других, кто присутствовал в замке, но о них Ева почти ничего не знала.

– Вам известно, что после смерти Лили все состояние, которое она унаследовала от мужа, на довольно-таки шатких основаниях отошло его братьям?

– Да, я слышала об этом от Леона.

– Кто это?

– Леон Жерве, знаменитый актер. Он и Лили собирались пожениться, но не успели, потому что ее не стало.

– Так у нее имелся еще и жених? А почему его не было в замке?

– Потому что его призвали на войну, – ответила Ева, пожимая плечами. – Лили, конечно, ему как-то помогла устроиться… я хочу сказать, не на передовой. Леон еще смеялся, что его назначили при каком-то штабе переводчиком с английского, а он по-английски знал только «I love you» и «Goodbye»[5]. Когда Лили погибла, Леон был вне себя. Он считал, что ее прикончил Лами, и понятно, почему ему удалось замять дело – у него же куча денег. Но потом, когда стало известно, кому досталось наследство Лили, Леон сказал, что, наверное, это Делотры постарались…

– А вы сами что думаете?

– Я уже сказала вам, – тихо проговорила Ева. – Я ее терпеть не могла, но в одном я уверена – она в любых обстоятельствах сумела бы за себя постоять. Может быть, она допустила какую-то ошибку, которая ее погубила, – не знаю…

Ангел Боттичелли двусмысленно улыбался со стены. Ева страдальчески поморщилась и отвернулась. «Поскорее бы она ушла, – мелькнуло у нее в голове, – и я выброшусь из окна». Именно об окне были все ее мысли до того, как на пороге появилась Амалия.

– Что это могла быть за ошибка? – Ева даже вздрогнула, когда услышала голос собеседницы.

– Не знаю, говорю я вам. Не знаю…

Сестра Франсуаза вернется только в два часа, я хорошо ее изучила. Сейчас эта странная дама встанет и уйдет, значит, у меня будет достаточно времени, чтобы добраться до окна и броситься вниз…

– Спасибо, – сказала Амалия, – вы мне очень помогли. Так вы договоритесь насчет книг? Некоторые из них довольно красивые, и мне не хотелось бы, чтобы они пропали.

Из вежливости Ева взяла книгу, лежавшую сверху, и раскрыла ее, но увидела только ряды непонятных иероглифов, возле которых кое-где были карандашом аккуратно приписаны пометки на другом языке.

– Это конец книги, – пришла ей на помощь Амалия. – Она открывается не так, как наши, а с другой стороны.

Морщась, Ева раскрыла непонятную книгу как надо и почти сразу же увидела вклеенные в нее цветные иллюстрации, нарисованные с редким изяществом.

– Что это? – машинально спросила Ева, хлюпая носом. – Какие-то цветы…

– Кажется, это книга об икебане, – сказала Амалия. – Это японское искусство составлять цветочные композиции, если я правильно поняла.

– По-моему, любой умеет делать букеты…

– Не букеты, а композиции. Смысл в том, чтобы все детали сочетались между собой, и…

Однако Ева уже и сама догадалась, что икебана – это не просто букет, то есть обыкновенный набор обыкновенных цветов, а нечто большее. Заинтригованная, она стала рассматривать рисунки. Здесь были вазы и горшочки самых причудливых форм и раскрасок, керамические, деревянные, стеклянные, плетеные, а растения – цветы вишни, веточки абрикосового или персикового дерева, камелии, ирисы, кленовые листья, сосновые и кедровые ветви, папоротник, репейник, бутон кувшинки с листочками – каждый раз представали в новом качестве, образуя композицию, похожую на произведение искусства. Особенно Еве понравилось сочетание тонких веточек с ягодами, похожими на калину, и ирисов в приземистой бледно-голубой вазе. Она сморщила лоб, читая пометку латинскими буквами, сделанную предыдущим владельцем книги.

– Суибан… Что такое суибан?

– Наверное, разновидность вазы, – предположила Амалия, заглянув на страницу.

– А это что за цветок? – Ева показала ей другой рисунок, где веточки туи соседствовали с ярко-алыми цветами необычной формы.

– Петуший гребешок, – прочитала перевод Амалия. – Я даже не знала, что есть такое растение.

Лилии, каллы, тюльпаны и подсолнухи Ева, конечно, узнала без всякого перевода, но желтые, похожие на розы, цветы с розовой сердцевинкой и зелеными краями поставили ее в тупик, и она даже отказалась верить, когда Амалия сказала, что это капуста.

– Разве капуста цветет?

– Я, к сожалению, не знаю японского, – призналась Амалия, – но вот тут сбоку профессор карандашиком приписал, что это именно она.

Черно-белые схемы в тексте показывали, как закреплять стебли и другие элементы композиции внутри вазы. Ева мельком взглянула на них и снова стала рассматривать цветные картинки.

– Это я узнала, это гранат с высохшими плодами… мрачновато, по-моему! А здесь что за цветок? Где-то я его видела…

– Это душистый горошек.

– А тут что за веточки с красными цветами? Немного похоже на вишню…

– Японская айва, по крайней мере, такой перевод.

– Айва, ну надо же!

Покинув Еву, которая казалась совершенно поглощенной книгой, Амалия отыскала молодую монашку и настоятельно попросила ее не оставлять больную без внимания.

– Конечно, я присматриваю за ней, – успокоила ее сестра Франсуаза, краснея. – Но она почти никогда не жалуется… только уж когда ей совсем плохо.

Амалия вспомнила глаза Евы, взрыв отчаяния, которому она только что была свидетельницей, и нахмурилась. Ее не оставляло ощущение, что Ева находится на пределе своих сил, и Амалия сомневалась, что книга об икебане сумеет надолго ее отвлечь.

– Я все же очень прошу вас не оставлять ее одну, – сказала Амалия. – Если понадобится какая-то помощь, вызвать дорогого врача, к примеру, обязательно позвоните мне.

Выйдя из дома, она машинально поглядела на окна Евы, но не увидела ничего, кроме светлых занавесок и солнечных бликов на стеклах. А та, с которой Амалия недавно рассталась, допила лекарство и, поглядев на пузырек темного стекла, решила, что если его расписать, получится неплохая ваза для ее собственной икебаны. Еще Ева вспомнила, что в саду как раз зацвели камелии, и воспрянула духом настолько, что у нее даже перестала болеть голова.

Стоя под деревом в саду, Ксения быстро оглянулась, не видит ли кто, достала пачку сигарет и закурила.

В сущности, маленький перекур, который она себе позволила, был лишь предлогом для того, чтобы хорошенько все обдумать. Если мама решила вплотную заняться расследованием, нужно ей помочь, но Ксения пока не очень хорошо представляла, как можно это осуществить.