Генриетта сидела в материнских апартаментах в Лувре со своей наставницей леди Мортон и училась правильно делать стежки, когда в комнату ворвалась королева Генриетта-Мария. Анна Мортон в душе обрадовалась, что это всего лишь урок шитья — Генриетта-Мария все с большим подозрением относилась ко всему, чему она учила принцессу, и впадала в ярость, стоило ей услышать хоть слово, которое могло показаться ей проповедью «ереси».

Но Генриетта-Мария явилась не для того, чтобы беседовать с дочерью и гувернанткой на предмет религии. Она ворвалась по-театральному эффектно, ибо питала склонность к драматическим эффектам. Ее черные глаза переполняли слезы, она была небрежно одета, и ее дрожащая миниатюрная рука выдавала отчаяние больше, чем искаженное страданием лицо. Она казалась в этот момент воплощением несчастья.

Она сразу же направилась к принцессе, и пока Генриетта опускалась на колени — к соблюдению этикета королева в изгнании относилась даже более придирчиво, чем во времена пребывания во дворце в Уайтхолле, — она взяла дочь на руки и, разразившись рыданиями, прижала к себе ее лицо.

Генриетта покорно терпела, ожидая, пока мать сама отпустит ее. Ей давно уже казалось, что каждый день обязательно принесет очередную беду. В такие минуты она еще более страстно стремилась к брату Чарлзу, который не принимал близко к сердцу никакие беды — он лишь улыбался и пожимал плечами. Именно так хотелось Генриетте встречать невзгоды, если они когда-нибудь обрушатся и на нее.

В первый момент девочка испугалась, что несчастье произошло с Чарлзом. Тот, как ей было известно, находился в Шотландии. Мать долго бранилась по этому поводу, ее выводило из себя, что Чарлз уехал без ее согласия, что он стал человеком, самостоятельно принимающим решения, и больше не был прежним мальчиком, нуждавшимся в ее руководстве. «Его отец и тот слушался моих советов! — кричала она, когда он уехал в Шотландию. — А он даже не собирается. А ведь Карл был человеком с опытом управления королевством. А тут мальчишка, которого теперь и в Англию-то обратно не пустят, и он вместо того, чтобы слушать, насмехается над материнскими советами».

Генриетта про себя взмолилась, чтобы с Чарлзом ничего не случилось.

— Дитя мое, — зарыдала Генриетта-Мария. — Ты потеряла сестру Элизабет. Мне только что принесли новость, что она умерла от лихорадки в замке Кэрисбрук.

Генриетта попыталась выглядеть озабоченной. Она ни разу не видела сестру и не испытывала к ней никаких чувств, и потому у нее камень свалился с плеч, что беда произошла не с Чарлзом.

— Дитя мое «, девочка моя, — кричала королева. — Что будет со всеми нами? Там еще мой сын, мой малыш Генри. Он остался в этом замке, где мучился в ожидании смерти его отец. Когда же я увижу моего сына Генри? Долго ли ему быть одному в окружении врагов? О, я, несчастнейшая из женщин! Где же теперь мои дети? Или мне суждено потерять их, как я потеряла мужа? Мой сын Чарлз перестал обращать внимание на мать, он едет в Шотландию и принимает условия этих еретиков и, как говорят, убивает время на игру в кости и женщин.

— Мама, — быстро спросила Генриетта, — что значит убивать время на игру в кости и женщин?

Королева, словно вспомнив о существовании дочери, стиснула ее так крепко, что девочке показалось, будто ее хотят задушить.

— Моя крошка… моя драгоценная крошка! Хоть ты будешь спасена для Бога!

— А как все-таки, Чарлз, и кости, и женщины?

— Э-эй! Ты слишком ко многому прислушиваешься. Никогда не повторяй того, что услышишь. Леди Мортон, вы тоже плачете. И все из-за моей маленькой Элизабет, моей бесценной дочери! Что теперь будет с нами, хотела бы я знать? Что с нами будет?..

— Мадам, я не сомневаюсь, что настанет день и король Карл II вернет себе королевство. В Англии много таких, кто жаждет увидеть его на троне.

— Но он заключил этот пакт с пресвитерианами.

— Может быть, это поможет ему утвердиться в самой Англии?

— Но какой ценой, какой ценой? И моя малышка Элизабет… Умереть такой молодой! Мы строили столько планов после ее рождения, мой драгоценный Карл и я! О, я, несчастнейшая из женщин! Отчего мне не дано вновь услышать его голос, видеть его рядом, делящего со мной бремя моих невзгод!..

— У него и без того хватало невзгод в жизни, мадам. Было бы чрезмерно нагружать на него еще и эту ношу.

Генриетта-Мария топнула ногой.

— Этого не случилось бы, будь он жив. Злодеи убили не только своего законного короля, они убили и его дочь!

— Мадам, какое горе!..

— Вы говорите правду, Анна. Прошу вас подготовить девочку к отъезду в Шайо. Мне нужно немедленно перебраться туда. Только там я найду обстановку, которая поможет мне укрепить силу духа и перенести удары, которые без передышки шлет на меня Господь.

Принцесса повернулась к матери.

— Мама, а нельзя мне остаться с Нэн?

— Сокровище мое, я хочу, чтобы ты была рядом. Ты ведь тоже захочешь оплакать сестру, правда ведь?

— Я могу оплакать ее и здесь, мама. Нэн и я будем плакать вместе.

Генриетта-Мария на мгновение позабыла про свое горе и бросила резкий взгляд на леди Мортон. Чему она учила крошку-принцессу, пока они были одни? Отец Сиприен сказал, что дитя задает слишком много вопросов. А не пора ли леди Мортон отправляться домой, у нее же есть и собственные дети. Мать не должна отдаляться от своей семьи, даже если причина тому — служба принцессе.

— Нет, дитя, ты поедешь со мной в Шайо. Тебе тоже будет хорошо среди этих тихих стен.

— Мадам, — сказала леди Мортон. — Если вам будет угодно оставить принцессу под моей опекой… Генриетта-Мария сузила глаза.

— Я уже объявила, что дочь едет со мной в Шайо, — жестко сказала она. — Леди Мортон, вы преданно и верно служили мне. Я никогда не забуду, как вы привезли принцессу ко мне во Францию. Святые отблагодарят вас за ваши благодеяния. Но я боюсь, что мы чрезмерно злоупотребляем вашим великодушием и преданностью. Я не раз говорила дочери, что у вас есть собственные дети.

Генриетта взглянула в лицо гувернантки. Леди Мортон чуть покраснела. Королева затронула ее больное место. Вот уже четыре года прошло с того момента, когда она последний раз видела родных, и ей страстно хотелось увидеть их, но она ни разу не испросила дозволения вернуться домой. Она ощущала, что ее долг — оставаться во Франции воевать с отцом Сиприеном за веру принцессы Генриетты.

Королева и отец Сиприен решили сделать из девочки католичку, но леди Мортон знала о желании короля видеть дочь в лоне англиканской церкви. Такое решительное противодействие королевы воле покойного мужа, которого она беспрерывно оплакивала, могло бы показаться удивительным, не знай леди Мортон натуры Генриетты-Марии. Королева-вдова была в первую очередь католичка, и лишь потом — все остальное. Леди Мортон знала, что эта женщина способна ударить маленькую дочку, которую сейчас нежно ласкала, стоило той хоть в чем-то проявить равнодушие к католической вере, и при этом не испытывала никаких мук совести, ибо обладала способностью верить во все, во что хотела верить.