Он рассказывал о переходе из Шотландии в Англию, о жестокой битве, когда он и его приверженцы сражались против войск парламента. Она не все понимала в его речах, но ей казалось, что он привез с собой тысячи картинок с изображением себя и по очереди держал их перед ней, чтобы она могла их увидеть, и она не сомневалась, что, увидев раз, она их запомнит навсегда, даже когда его не будет с ней, и они до известной степени заменят ей его такое осязаемое и наполняющее счастьем присутствие.

Она видела его, высокого и смуглого, верхом на лошади, окруженного свитой, и все печальны и удручены, поскольку только что потерпели страшное поражение под Вустером, и многие оказались в руках врагов. Сам он сумел бежать благодаря первому из серии чудес, и когда немногие уцелевшие в битве собрались вокруг, то сами удивились, как сумели спастись. Но еще предстояло выбраться из враждебной страны, где из-за каждого куста на них могли наброситься враги.

Она представляла его скачущим рядом с католиком-дворянином Чарлзом Джиффардом и слугой Йетсом, определенным графом Дербширским в проводники, потому что до Уайтлейдиза и Боскобеля, где они могли бы укрыться, предстояло проскакать по опасной местности. Она видела его, опрометчиво заглядывающего в гостиницу, чтобы выпить кружку эля, а затем снова несущегося на лошади сквозь ночь; в одной руке он держит кусок хлеба и кусок мяса и на скаку ест, потому что останавливаться не рискует и стремится поскорее пробраться к югу, где не будет подстерегать опасность за каждым поворотом. Она представляла себя сидящей с ним в седле в тот момент, когда в первом утреннем свете он замечает вдалеке развалины цистерианского Уайтлейдизийского монастыря.

Чарлз помолчал и с неподвижным лицом размышлял над тем, что жизнь короля Англии зависела от смелости и преданности его верных подданных.

— Ты остановился в развалинах монастыря, брат? — спросила Генриетта.

— Теперь это уже не монастырь, а жилой дом на ферме, собственность того джентльмена, Джиффарда, который и привез нас туда. Мы не знали, можем ли кому-то довериться, и любым неосторожным движением могли себя выдать, сестра. Помню, стоим мы под створкой окна, как вдруг она распахивается и высовывается мужская голова. Я предполагал, что это один из братьев Пендерелов, которые когда то были слугами Джиффарда, а теперь арендовали Уайтлейдиз. Трое братьев жили в этом доме, один из них, как я понял, и высунул голову на шум. «Вы с новостями из Вустера?»— подала голос голова; судя по голосу, это был молодой человек. Джиффард ответил: «А, это ты, Джордж Пендерел! Плохие новости из Вустера. Король разбит». — «Что с его величеством?»— «Он убежал и стоит под окном в надежде на ваше благоволение», — ответил я за Джиффарда. Тогда, моя Минетта, нас проводили в дом и, дабы я мог утолить голод и жажду, дали вина и бисквитного печенья — никогда в жизни мне не приходилось есть ничего вкуснее, Минетта. Потом мы уселись на пол, я, Дерби, Шрусбери, Кливленд, Бэкингем и Уилмот, и вместе с Джиффардом и этими Пендерелами обсудили, что делать дальше.

Чарлз стиснул руки.

— Что это было за вино?

— Белое сухое, то, что привозят с Канарских островов… лучшее в мире.

— Это будет отныне мое любимое вино.

— Сестра, ты такая чудесная и непосредственная, что заставляешь любить тебя еще больше.

Затем он рассказал, как братья Пендерелы послали человека в Баскобель и вызвали остальных Пендерелей на помощь королю.

— Я переоделся, Минетта. На мне были зеленый камзол и бриджи, куртка из замши и шляпа с пирамидальной тульей — Боже! до чего же она была грязной! Мне противно было надевать ее на голову. Но когда я натянул на себя эту, с позволения сказать, одежду, а моя собственная была закопана в саду, человек в засаленной шляпе все еще оставался Карлом Стюартом и никем иным. И тогда Уилмот, который и секунды не может побыть серьезным, сказал: «Нам нужно остричь этого барашка, иначе все его будут узнавать по кудрям». И, Господи Снятый, не спрашивая согласия, этот озорник вытащил нож и ухватился за мои волосы. Он меня славно изуродовал, как видишь, и кудри мои падали на землю, а Пендерелы, Йетс и прочие ловили их, заявляя, что будут хранить до конца жизни как величайшую драгоценность.

— Я бы хотела, чтобы ты захватил один локон для меня, Чарлз.

— Один локон! Они все твои, Минетта, как и человек, на голове которого они растут, а ты просишь один локон.

— Это на тот случай, если ты вновь уедешь.

— Тогда напомни, чтобы я дал тебе один, когда соберусь в следующий раз уезжать.

— Прошу тебя, не надо говорить об отъезде.

— Не беспокойся, Минетта, я здесь осел надолго. Мне, в общем-то, некуда ехать, да и денег не хватит на то, чтобы купить новый камзол. Замечательная ситуация! Король Англии раздетый и без денег!

— Будет день, и ты купишь столько камзолов, сколько душе угодно.

— Увы, дорогая Минетта, помимо камзолов у меня море других желаний. Ну, а теперь я расскажу, как госпожа Йетс принесла мне миску с яйцами, молоко, сахар и яблоки, и все это показалось мне сказочно вкусным. А потом я натянул на себя засаленную шляпу и начал учиться ходить вразвалку, как это делают крестьяне, и госпожа Йетс учила меня крестьянской манере речи, чтобы не выдать себя в разговоре. На первом занятии я с треском провалился, потому что не мог задавить в себе Карла Стюарта, он готов был в любую минуту вырваться наружу и предать меня: в разговоре, в походке, в жестах, наконец. Нам сообщили, что неподалеку отряд круглоголовых, поэтому пришлось уйти и спрятаться в лесу, пока они заходили в дом спросить, не проезжали ли мимо кавалеры, среди которых один высокий, смуглый, худой. Джордж Пендерел сказал, что проезжали несколько часов назад и взяли на север… Они поскакали прочь, а я с первой темнотой вернулся в дом, где нянчил малышку Нэн Пендерел, пока ее матушка готовила мне яичницу с ветчиной.

— Какая она из себя, Нэн Пендерел? Ты полюбил ее?

— Полюбил, Минетта, потому что она напомнила мне мою маленькую сестренку.

Он рассказал ей, как прибыл в Боскобел и расположился в охотничьей сторожке — месте проживания остальных членов семейства Пендерел.

— Я так много прошел пешком, что ноги были стерты до крови, и Джоан Пендерел, жена Уильяма, жившего в Боскобеле, омыла ноги и проложила пальцы кусочками бумаги. Там я перекусил, но поскольку окрестности так и кишели солдатами из армии круглоголовых и стало ясно, что с минуты на минуту они могут объявиться у нас, надо было что-то предпринимать. В Боскобеле тогда же скрывался мой друг и преданный сторонник монархии полковник Карлис, спасшийся после битвы под Вустером. Увидев меня, он так обрадовался, что заплакал, отчасти от радости, отчасти при виде моего грустного положения. Мы ушли и взобрались на громадный дуб. Листва оказалась густой и надежно укрывала нас, но сквозь нее было видно все, что происходит внизу, на земле. И едва мы залезли наверх, в лесу появились солдаты и начали его прочесывать, и это было очередное чудо Господне, Минетта. Спрячься мы где угодно, кроме дуба, нас бы точно обнаружили, но кто станет искать короля на дубе? Так мы с полковником Карлисом сидели, укрывшись, и ждали, пока круглоголовые рыскали в двух метрах под нами.