Внезапно свалившееся богатство может запросто превратить человека в полного идиота, роняющего на пол слюни и пребывающего где-то далеко в своих мечтах, тогда как ему следовало бы внимательно смотреть по сторонам или хотя бы под ноги. Я вот тоже раззявил хлебало, ведь на поднятое можно было безбедно прожить годика три-четыре, но отсутствие движения со стороны бойни быстро вернуло меня к действительности. Взяв с собой обоих Чёрных, я подлеском отправился туда, откуда уже должны бы прий-ти Гришка с Матвеем.

Внешне на бойне всё было спокойно. Возле выгребной ямы крутились несколько собак, а из открытых дверей сарая для инструментов доносились звук точила да чьё-то завывание, которое с натяжкой можно было принять за пение. Внутри тоже подозрительно тихо.

Я взял в руки дробовик и показал Мирону, чтобы он встал под окном. Сёму же с его берданкой оставил за углом сарая, в котором упражнялся в вокале мясник из местных.

Осторожно толкнул дверь и замер. Слева, у стены, на разделочном столе, прямо на свиных кишках, сидел до смерти перепуганный парень, в грудь которого были направлены вилы. Напротив стоял Матвей и смаковал трофейную папироску.

– Слышь, ты это чо? Ты не рыпайся, а то мы тебя того, – стращал вилами Гриша парня, и так еле живого от страха. Тот бы и рад был не рыпаться, да его жопа постоянно съезжала на скользком ливере вниз, вынуждая дёргаться и извиваться.

– Это кто? – Я закинул дробовик за спину и вытащил «АПБ».

– Васятка. Хряков сын.

Негромкий хлопок, и все страхи Васятки остались позади.

– Ещё есть кто?

– Не. Остальные из местных.

– Ну, тогда заканчивайте хуйнёй страдать. У нас ещё в городе дела.

Дважды селянам повторять не пришлось. Впечатлила их моя манера так коротко и лаконично общаться или просто не терпелось скорее прибрать к рукам мясную лавку, но уже через пять минут мы с Мироном, Матвеем и Гришкой катили в сторону города, оставив на хозяйстве Сёму и Фильку.

– Андрей. Слышь, Андрей, – дернул меня за рукав старший Чёрный, когда мы остановились в трёх домах от лавки, и я не сразу вспомнил свой сценический псевдоним, – мы уж тут сами, по-свойски, без шума управимся. Не возражаешь?

Ещё бы я возражал! Лабаз при штурме, будь внутри кто-то имеющий хотя бы малейшее понятие об организации обороны, мог стать проблемой и для двадцати до зубов вооружённых наёмников. С фасада на улицу смотрели узкие, заложенные кирпичом окна, больше напоминающие бойницы, а со двора высокий кирпичный забор с «егозой» наверху и вход, представляющий собой спуск в подвал с поворотом. Тут и «РПГ» не с первого раза проблему решит.

Но Хряков наследник и его баба со своими папашей и мамашей, заправлявшие в лавке, к нашей акции возмездия явно не готовились, поэтому Мирон вкатил на Хряковой телеге, как к себе домой, и через несколько минут всё было кончено. Я даже пальцем на спусковом крючке не пошевельнул.

– Слышь, Андрей, – на этот раз уже сильней дернул меня за локоть Мирон, – мы тут слушок решили распустить, что это, мол, соликамские на ферме всю семейку Хряка положили. Так и нам, и тебе будет спокойнее. Что скажешь?

– Годится, – ответил я.

– Во. Наши их давно не любят, чертей этих. Все в железяках каких-то да в шапках с черепами по соликамскому тракту на моцоциклах своих носятся, народ пугают. Легко поверят. А работники местные будут говорить, что им велено, – продолжал убеждать самого себя Мирон, но я его уже не слушал.

Меня сильно беспокоило то, что Ткач закупил в ормаге снарягу для похода в горы. Раньше всё было предельно ясно – сукаблякакзаебавший клиент практически был в ловушке. Дальше Березников только один Соликамск, и всё. Обратно, в сторону Перми, он идти не дурак, а на север и восток только дремучие леса и горы. А теперь вот по ходу получается, что этот урод в эти горы и собирается. Нахуя? Непонятно. А когда я что-то не понимаю, меня это начинает выводить из себя. Вот в таком «весёлом» расположении духа я и завалился на нашу с Ольгой хату.

– Есть будешь?

– Нет. – Я с грохотом отодвинул миску со жратвой, освобождая место для оружейных причиндалов, и принялся чистить свои «АПБ» и «ВСС». Запах смазки раздражал. Никогда не замечал за собой такого. А тут ещё в глаза будто песку швырнули.

– Сгинь отсюда. – Я потёр веки.

Настопиздевшая Олина мордочка как-то потускнела и потеряла цвет. И не только она. Мир вокруг вдруг стал чёрно-белым. По стенам комнаты поползла паутина трещин, опутывая собой всё от пола до потолка. Лампочка на шнуре принялась мерно раскачиваться в такт пульсирующему в ушах:

– Устал, устал, устал, устал, устал… поспи, поспи, поспи, поспи, поспи…

– За ноги его, – произнёс чей-то незнакомый голос, – голову придерживай.

– Водяры влей. Всегда помогает.

– Пиздец, пиздец, пиздец, пиздец, пиздец…

Откуда-то из тёмного угла выскочил местный доктор и верхом на грудастой шлюхе проскакал в сторону двери. Потом вернулся и, размахивая ледорубом, наклонился ко мне.

– У меня дом горит! – улыбаясь во весь рот, сообщил он. Потом вдруг высунул огроменный, будто у Красавчика, алый язык и лизнул моё лицо по диагонали от правой скулы до левого уха. Язык был тёплый и влажный, но сразу после этого щеку начало сводить, словно на морозе. Холод быстро проник вовнутрь, и меня затрясло.

Что это? Приехал Кол, что ли? Отбегался? Правда, пиздец, что ли? Бля! А ещё эти мудаки в рясах говорили, что гореть мне в аду. Какое там! А если это рай, то почему здесь так холодно?

Стало темно, и только где-то вдали справа вращались огоньки алмазов, сверкающих от невидимого источника света. Они медленно приближались, превращаясь в волчьи глаза.

– Здесь. Никто. В горы. Не ходит, – зашептали из темноты, – отговорите вашего друга, если не желаете ему смерти.

– ВОООООН!!!

– Вставай, пойдём! – Я схватил её тонкие, почти прозрачные пальцы, боясь сжать их слишком сильно, а она не пошла даже, а словно поплыла вверх по тропинке меж двух холмов, укрытых зелёным плащом тайги. Всё, как я люблю: блондинка, фигуристая, но не сисястая. Только лица не разглядеть. Жаркое солнце рассыпается в мелких кудряшках ослепительным нимбом, заставляющим щуриться и утирать слезу.

Шли в гору, но легко и быстро. Она чуть впереди, что позволяло мне любоваться её такими манящими округлостями. Однако долго я этой хернёй заниматься не собирался. Вот сейчас будет поляна с мягкой травкой, завалю и отдеру, как сидорову козу.

Я ускорил шаг и…

– Олька-а-а. О-о-ольк, гляди, батяня-то твой оклемался, – толстенная, в три обхвата, баба, сидя на телеге, продолжала орать, сложив ладони рупором, – совсем оклемался, – добавила она уже тише, глядя на мой хер, натянувший кальсоны, который, впрочем, тут же расслабился, реагируя так на бесформенное, да ещё и усатое уёбище, восседающее на мешке с капустой.