– Это была шутка, Анетта, – объяснил я. – Всего хорошего.

Попасть в мэрию Гриффона не составляло такого труда, как проникнуть в Капитолий, Белый дом или даже Эмпайр-стейт-билдинг. На некоторое время после известных событий 11 сентября прежний мэр ввел жесткие меры безопасности, в чем его горячо поддержал Огастес Перри, тогда еще заместитель начальника полиции. При входе в здание находились рамки детектора металлов, а содержимое сумок проверяли. Однако Гриффон есть Гриффон – маленький городишко, и уже скоро на охранников, которые тоже были местными жителями, почти перестали обращать внимание.

«Ради всего святого, Миттенс, быть может, ты еще захочешь раздеть меня догола и обыскать, прежде чем я смогу войти и купить глупую бляху на ошейник для своей собаки?» – такую фразу, как рассказывали, бросила однажды Роуз Тайлер, личность в городе хорошо известная. И ее пропустили вместе с сумкой, проигнорировав проверку детектором. А два или три месяца спустя так уже происходило с большинством посетителей. Решили, что, если «Аль-Каида» снова предпримет нападение на Америку, мэрия Гриффона вряд ли будет числиться среди их главных целей. Здравый смысл возобладал, и от особых мер безопасности отказались.

Я взбежал по полудюжине ступеней и прошел мимо памятного камня, сообщавшего, что постройка была начата еще в 1873 году. А когда затем я спускался коридором к залу заседаний совета, который в обычное время использовался (как тут не вспомнить «Убить пересмешника»?) в качестве старомодного зала суда, до меня донесся шум голосов.

На галерее, отведенной для публики, я никак не ожидал увидеть столько народа. По моей примерной оценке, человек пятьдесят или даже шестьдесят. На заседаниях городского совета редко обсуждалось нечто более спорное, чем случаи, когда кто-то из граждан опустил в парковочный автомат монету, но не получил талона с указанием отведенного на стоянку времени. Однако сегодня здесь, очевидно, в повестке дня значился намного более важный вопрос. Посреди аудитории стоял мужчина лет семидесяти в клетчатой рубашке и кепке-бейсболке. Он произнес, указывая пальцем в центр зала, где за длинным столом сидели мэр и двое членов совета:

– Не пойму, с чего вы взяли, будто имеете право указывать полицейским, как им работать.

Окружавшие его люди отозвались на реплику одобрительным гулом. Я же тем временем нашел свободный стул в одном из последних рядов и уселся.

Берт Сэндерс, чья привлекательная внешность – пышная грива темных волос, волевой подбородок, ровные зубы – отлично подошла бы мэру куда как более важного и крупного города, чем Гриффон, спокойно проговорил:

– Я не указываю полицейским, как они должны работать, но и не боюсь напоминать им, перед кем они несут ответственность. А они отвечают перед всеми собравшимися в этом зале. Не только передо мной или членами городского совета. Перед вами тоже, сэр.

– Ну, в таком случае я считаю, что они работают просто отлично, – отозвался мужчина, все еще стоя. – Ночью я отправляюсь спать, чувствуя себя в полной безопасности, чего для меня, черт возьми, вполне достаточно.

– Не уверен, что ваше мнение разделяют все, – заметил мэр Сэндерс. Чья-то рука нерешительно, даже робко поднялась в дальней от меня стороне галереи. – Слушаю вас.

Рыжеволосая женщина лет сорока очень медленно поднялась с места, словно теперь, получив слово, уже не была уверена, хочет ли высказаться. Но потом она откашлялась и все же заговорила:

– Некоторые из присутствующих должны меня знать. Я – Дорин Казенс, управляющая «Гриффонской сухой химчисткой». Мне-то самой многие из вас уж точно знакомы. Рядом с моей кассой лежит одна из этих петиций. О том, что наши копы лучше всех. Иногда клиенты не хотят ставить под ней подписи, и вот в чем мой вопрос: если я знаю этих людей, должна ли отмечать их? – Она махнула листком бумаги. – Потому что я все равно составила список тех, кто отказался подписать. Мне следует передать его в полицию или вам?

– О, ради бога, – ответил Сэндерс. – Да. Передайте его мне.

Дорин вышла в проход, пересекла зал суда и отдала свой листок мэру. Мне показалось, что на нем были написаны двадцать или тридцать фамилий.

Мэр Сэндерс взял бумагу, разорвал пополам, потом сложил половинки и разорвал еще раз. Дорин приложила руку к губам, а публика в зале дружно охнула.

Еще одна женщина вскочила на ноги и выкрикнула:

– Если кто-то не поддерживает нашу полицию, мы должны знать кто!

– Верно сказано, будь я проклят! – раздался чей-то голос.

– Кто в этом списке? – прокричал другой. – Вы в нем есть, мэр? Да или нет?

Сэндерс поднял вверх ладони, призывая к спокойствию, а потом отодвинул свое кресло и встал.

– Понятия не имею, числюсь ли я в списке Дорин. Но если меня нет в ее реестре, я могу быть занесен в чей-то еще. Наверняка не одна Дорин составляет такие списки. Потому что вы правы – я не подписал петиции. И не собираюсь подписывать. Я не обязан присягать на верность полиции. Достаточно того, что я предан Конституции и гражданам Гриффона. Я никому не позволю запугать меня и заставить подписаться. Как не является это и вашим непременным долгом. Я поддерживаю ту полицию, которая действует в рамках закона, не превышает юридических полномочий и не подменяет собой органы правосудия.

Среди зрителей пронесся ропот, но раздались и жидкие аплодисменты.

– Когда офицер с жетоном полиции Гриффона на груди, – продолжал Сэндерс уже гораздо громче, воодушевленный, возможно, поддержкой хотя бы небольшой части публики, – увозит подозреваемого к водонапорной башне и выбивает ему там зубы, происходит что-то глубоко неправильное и противозаконное…

– Чушь собачья!

Все в зале, включая и меня, буквально подпрыгнули от неожиданности. Трудно оставаться невозмутимым, услышав голос, подобный пушечному выстрелу. А я, наверное, вздрогнул сильнее прочих, потому что окрик раздался прямо за моей спиной. Как и остальные, я повернулся, чтобы увидеть стоявшего в дверях зала суда шефа полиции Гриффона Огастеса Перри.

Ростом он был не меньше шести футов и трех дюймов. Широкая грудь, бычья шея, совершенно лысая голова. Держался он с большим чувством собственного достоинства, несмотря на заметно выпиравшее брюшко. Парень надел мундир, хотя занимаемая должность давала ему право одеваться более свободно. Униформа полицейского начальника традиционно состояла из черных полусапог, синих джинсов со стрелками, рубашки с белым воротничком и твидового пиджака с прикрепленным к нему небольшим жетоном. Шефу очень пошел бы стетсон, пусть мы находились далековато от Техаса, однако Перри считал, что сверкающая макушка придает ему импозантности.

Я сидел в каких-то трех футах от него и оказался первым человеком в зале – не считая мэра, – с кем он встретился взглядами. Шеф на секунду округлил глаза, поскольку явно не рассчитывал меня здесь увидеть, а потом едва заметно кивнул.

Я ответил тем же, прибавив: