— Саш, давай бросим здесь этого мудака, пусть подыхает, а сами гоу эвэй.

— Вы должны неукоснительно и точно соблю…

— Заткнись, я шучу.

— Стоп, — сказал Савельев. — Портянку надо перемотать. Сажаем его.

Они посадили ломаногого на небольшой валун. Саша переобулся и предложил товарищу:

— Отойдем, побрызгаем.

Энисаар явно растерялся без ока начальства. Что творилось в этих намертво запрограммированных мозгах?

— Неисполнение приказа в условиях военного времени, в обстановке дудковской агрессии карается…

— Ты, урод, я сейчас тебе вторую ногу сломаю, если не заткнешься. Башку сверну и будешь назадсмотрящим. Андестенд? — грозно зашипел Шмидт, надвигаясь на раненого.

Тот весь сжался и выдохнул:

— Андестенд.

Ребята отошли оросить стенку.

— Что делать-то? — спросил Саша.

— Мочиться, мочиться и мочиться. Как завещал великий Зотов, как учит коммунистическая пайтия.

— Нужно фонарь добыть и рвать когти. Миша невидимо кивнул. Переносной источник света в этом темном царстве был большой привилегией. Фонари, например, имели все часовые, по всей видимости, элитное воинское подразделение, вооруженное автоматами. Жили и питались часовые где-то отдельно.

— Только надо выяснить куда, — сказал Шмидт. — Я уверен, выход где-то есть. Свет, скажем, у них откуда берется? Даже если тут свой движок, солярку-то надо откуда-то доставлять.

— Мы вообще еще, Саш, ни хрена не знаем, куда попали. Давай этого расспросим.

Они подошли к Энисаару, уселись перед ним на землю. На фоне светящегося впереди штрека он видел только их силуэты и представлял, наверное, зверское, матерое и шпионское выражение лиц.

— Слушай, Энисаар, имя-то у тебя есть? — спросил Шмидт.

— В условиях военного времени неуставные разговоры запрещены.

— Все. Сворачиваю органчик к бениной матери. — Миша поднялся, схватил Энисаара за уши. Тот уцепился слабыми ручками за карающие запястья, но это не помешало Шмидту резко повернуть его голову, кажется, даже что-то треснуло.

— Я скажу, скажу… Меня зовут Коля.

— Давно ты здесь?

— В боевом экипаже товарища капитана Волкова?

— Нет, в этой пещере?

Собеседник замолчал, мучительно соображая, потом невнятно выдавил:

— В пещере…

— Ты где родился, мудачок? — пришел ему на помощь Савельев.

— Я родился в родильном подразделении военно-полевого госпиталя для оказания медицинской помощи.

— В освещенном гроте или в неосвещенном? — придумал самый точный вопрос Шмидт.

— Родильное подразделение находится в освещенном гроте.

— Местный, — разом выдохнули в ужасе Савельев и Шмидт.

— Так ты что, и солнца никогда не видел? Энисаар, должно быть, улыбнулся. — Я шесть раз удостоился высочайшей чести увидеть солнце нашей свободы — товарища Зотова.

Воцарилось молчание. Ребята поняли, что этот местный точно не знает, где выход.

— Э-э, борьба за дело Зотова требует точного исполнения… Пошли? робко предложил пещерно-рожденный.

— А сколько тебе лет? — спросил Шмидт. Парнишка опять призадумался.

— Я родился в свете исторических решений четырнадцатого съезда зотовской партии, которые нашли горячий отклик в сердцах моих родителей… Мне три года. Я достиг призывного возраста.

Выглядел Энисаар вполне ровесником Савельева и Шмидта.

— Что-то тут херня какая-то творится со временем, — пробормотал Шмидт. — А какой сейчас год у вас?

— Тысяча девятьсот пятьдесят восьмой, то есть семнадцатый год Зотовской эры… А у дудковцев разве другой?

— Другой, — тяжело вздохнул Шмидт.

— Ты понимаешь, сука, мы не знаем никаких ваших дурацких дудковцев! вдруг закричал Саша и в сердцах даже стукнул Энисаара по больной ноге. — Мы спустились недели три назад в Метростроевскую пещеру в Тульской области. Нас было пятеро, осталось трое. Скотина Крот завел нас сюда, в эту вашу Систему Ада и сам погиб, гад. Мы родились и живем на поверхности земли, а не в этой сраной пещере! Мы живем в городе Москве, где днем не надо включать электричество — и так светло. Там много людей, машин, магазинов, компьютеров. Там травка зеленеет, солнышко блестит, ласточка, блядь, весною… Ты понимаешь?

— Кзотова будь готов, дзотова живет и побеждает. — шепотом открестился Энисаар.

— Ничего он, Саш, не понимает. Пошли? Они понесли его дальше. В освещенном штреке выяснилось, что дорога через ближний поворот ведет туда, куда надо. Часовой за поворотом оказался не прочь поговорить, что вызвало смутное ворчание ревностного Энисаара, и путано объяснил им довольно длинную, но светлую дорогу в госпиталь, на прощание добавив о всемерном улучшении качества зотовского здравоохранения.

Как ни худ был пострадавший, но иногда приходилось останавливаться, чтобы передохнуть. И снова по бесконечному подземелью. Прежде трудно было и вообразить, насколько оно велико. В одном месте их внимание привлек равномерный явно механический грохот, доносившийся из бокового прохода.

— Что это там, Коля? — спросил Шмидт. — Электростанция?

— Военная тайна, — мужественно ответил местный.

— Башку отверну.

— Там секретный завод оборонного значения, — тут же охотно открыл военную тайну Энисаар.

Они сбавили шаг, посмотрели направо. В сумрачном шумном гроте, кажется, работали станки, сновали люди в такой же синей униформе. Пахло металлом.

Поперек их пути были проложены рельсы, вполне эксплуатируемые.

— Кзотова будь готов и стоять! — сурово окликнул их на удивление рослый часовой.

— Всегда готов! — за всех ответил Энисаар. Савельев и Шмидт себя особенно готовыми так и не могли почувствовать и предпочитали выкрикивать просто «а-ов!»

С большой натугой человек пять, впрягшихся впереди, и пять толкающих сзади тащили по рельсам груженую вагонетку, накрытую брезентом.

— Эй вы, героические пульники, отвернуться от секретной продукции, скомандовал часовой.

Санитары и раненый послушно повернулись спиной и подождали, пока эти истощенные люди, выглядевшие, как самые несчастные зэки из чернушных фильмов, провезут свою вагонетку.

Следующий встреченный часовой остановил их и велел подождать. Саша и Миша с удовольствием передохнули. Из-за угла, за который их не пускали, послышались невнятные крики, ругань, женский плач. Новобранцы непонятной героической армии напряглись: женщин они не видели уже давно. Звуки затихли.

— Не, мужики, туда нельзя, — сказал часовой. — Аида я вас проведу к госпиталю короткой дорогой. Перелом, небось? По себе знаю — херово.