— Так насолили? — Офелия смотрела на него без тени насмешки, скорее, с жалостью, и Максим смутился. Это было невероятно! Но факт…

— Игнаша не обманул, таких вкуснейших оладий я никогда не ел, и джем необычный. Но все рекорды бьет глинтвейн — это шедевр.

Феля улыбнулась уголками губ, поняла, наверно, что Максим разговор переводит, но поддержала игру.

— Рецепт глинтвейна — семейная тайна, мне от бабушки перешла, папиной мамы. Она была поварихой в столовой генштаба, в Москве. Сталина живьем видала.

— Ладно, давайте же выпьем сталинского глинтвейна за знакомство и дружбу, — предложил Макс. — И наверно, нам с Сергеем пора.

— Не думаю, — Феля улыбнулась шире.

— Почему? — Максиму не понравился её тон. Он очень напомнил его собственный там, в студии, когда он рассказывал Залесскому про “баба сеяла горох”. Неужели спелись…

— Как тебе сказать… Зимой без штанов… — задумчиво произнесла Офелия. — Да постирала я их, — рассмеялась она, — все равно мокрые были да в соли, разводами пошли. Куртку рукава оттерла, а брюки пришлось стирать. Высохнут — поглажу.

— Понятно.

— Так что ты с договором этим хочешь? — вернулся к делу Сергей.

— Мы сейчас в стадии оформления театра-студии, если получится, то это будет негосударственное коммерческое предприятие. Ну… неважно, главное, что тогда мы сможем создать труппу, пусть небольшую. Она и так есть, и Мотя в ней числилась. Опуская подробности… Вместе с псевдонимом Игнаша получит и оклад Матильды. Но нашему дорогому спонсору до поры до времени придется не говорить, что Игнатий мальчик. В любом случае, партии он танцует женские, а под юбку никто ему заглядывать не станет.

— То есть… — глаза Фели округлились, а губы приоткрылись, — то есть… он будет девочкой?!

— В каком-то смысле — да. Но это стабильный заработок, реализация. И это его амплуа.

Максим приготовился к долгим уговорам, но к его удивлению Офелия радостно всплеснула руками.

— Это хорошо! Макс, ты даже не представляешь, как хорошо!

— Почему, Феля? — возмутился Игнатий. — Я что, для мужских партий совсем не гожусь?! Я могу, например, Голубую Птицу.

Максим закрыл лицо руками.

— Голубую Птицу… а-ха-ха… я сейчас под стол лягу, Игнаша… нельзя же так смешить!

— А что смешного-то? Нежинский танцевал, Нуреев танцевал, Лифарь…

— Потому хорошо, что бабы к тебе липнуть не будут! Меня достали эти бесконечные поклонницы, у Гасиловой отбою же не было! — перебила Феля.

— Ну, Фелечка, я разве виноват? Я и повода никогда не подаю.

— Еще не хватало бы подать! И без этого сплошные нервы. Сколько я от них гадостей наслушалась.

— Кстати, а как ты меня нашла сегодня? — вспомнил Игнатий.

— Я и не искала, Инна мне позвонила, говорит: “Игнаша твой там с Лазаревым бл… — она осеклась, — ну… репетирует". Я и пошла с ней.

— Интересно, а Инна откуда узнала? — потягивая глинтвейн, спросил Залесский.

— Кто-то со вчерашнего класса слил инфу, — Максим встал из-за стола. — Ну что, идем в комнату, у меня в ноуте проект есть, подрихтуем его, забьем числа, и вперед. Если Феля не против, значит, и Игнаша согласен? А Ленке тогда атанде, пусть худеет.

— Да, Макс, избавь меня от неё! — обрадовался Сергей. — С Игнатием идеально все. Неужели Гасилова так тебя научила, Игнаша?

— Нет, я еще в академии когда учился, к Нинель Кургапкиной в театр бегал, сначала в шутку, для капустника какого-то просил показать пальцы, а потом, ну вот не знаю, она меня стала учить, ей нравилось. Никто не знал. Она мне такие номера свои передала, “Весенние воды” Мессерера.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— “Весенние воды” — это же раритет!

— Вот видишь, Игнаша, Макс уже думает, как нас продать.

— А что такого, — неожиданно рассердилась Феля, — у вас своя работа, у него — своя. Нет бы спасибо сказать!

— Да мы и так ему в ножки кланяемся, спасибо вам, господин директор.

— А уж я-то как поклонюсь, — без тени шутки сказала Феля, — папа обещал, если Игнаша найдет работу, то мы поженимся, а за безработного не пускает.

— Правильно делает, — одобрил Лазарев, — с такими талантами и за безработного. Да за одни оладьи женихи в очередь будут стоять.

— Вот еще, — Феля передернула плечами, — нужны они мне. Ой, ну это же надо, Игнаша будет Матильдой. А я папе не скажу, пусть пока не знает! Потом разыграю его.

— Бедный папа, — покачал головой Максим.

— А нечего запрещать, условия ставить. Я сама решу, когда и за кого мне замуж выходить… Уже решила! За Мотю… ха-ха-ха… Макс, ну ты куда, съешь еще что-нибудь.

— Не-е-е-ет! Мне и так три дня теперь железо в тренажерном зале кидать за этот завтрак. Пошли, пошли…

— Ладно, идите, я тут уберу все, а потом наверх сходим, посмотрим пентхаус. Вам понравится.

— Да уж лучше, чем снег грести, — заранее согласился Сергей.

Квартира им не просто понравилась, она поразила, восхитила, притянула. Гостиная, спальня, гардеробная, полноценная — не студийная — кухня, огромная ванная, за стеклянными дверями выход на террасу с зимним садом и зоной отдыха. Приглушенный синий в сочетании с серым и стальным доминировал в интерьере. Стильная лаконичная мебель, дизайнерские светильники.

Пентхаус был полностью обставлен и подготовлен для жизни. Белье, посуда, спальные принадлежности, кухонная техника.

— Нет, Феля, боюсь это нам не по деньгам, — усомнился Максим.

— Так не покупать же вы будете.

— Чтобы такую купить, это надо полжизни горбатиться или ехать на Аляску на прииск работать.

— Точно, или в Якутию еще лучше, там алмазы, — поддержал Игнаша. Они с Максом отлично сошлись на шуточках.

— Игнатий, перестань! — Феля рассердилась всерьез, сдвинула брови, и сразу стало понятно, чья она дочь.

Офелия Ильинична Куприянова отказов не принимала. Она могла выглядеть как обычная девушка, могла провести полдня у плиты, занимаясь приготовлением обеда, вероятно, не держала горничных, но невыполнения своих задумок не терпела.