они хотят…чтобы потом давать им это за сочный кусок мяса или прядь волос, а иногда и за их кровь или зуб.

Это я и сам знал. К ней часто приходили. Просили зелье, лекарство, сушенные грибы или приоткрыть завесу будущего. Ведьма не бедствовала, если не брать в расчет, что за ней пристально следили и не давали сбежать.

– Я даже знаю, чего хочешь ты.

Я усмехнулся и отвернулся от старухи, глядя вдаль на зарождающийся рассвет. Даже проклятое небо о красноволосой шеане напоминает.

– И чего я хочу?

– Ты можешь обманывать их всех, даже твоего друга Савелия, который предан тебе, как собака, но старую Сару ты не обманешь. Девку чужую хочешь, которую женой сделал, но не удержал. И чем дольше ее нет рядом, тем хуже тебе становится, тем больнее внутри. Голод поглощает всего тебя…голод и тоска дикая, от которой не спишь по ночам. Не там ищешь её.

Я резко обернулся к ведьме и тряхнул за плечи.

– Что значит, не там?

– Далеко она от этих мест. Очень далеко.

– Где?!

– Сара лишь предполагает. Сара не может знать точно. Она там, где ей положено быть. И она не одна.

Теперь я впился пальцами в ее костлявые руки.

– Что значит, не одна? А кто с ней?! Говори ведьма, не то язык вырву.

– Не знает Сара, с кем. Но не одна. Тело к телу и плоть внутри плоти.

Я почувствовал, как по коже зазмеились огненные искры, прожигая дыры, подбираясь к груди.

– С любовником? Отвечай?

– Сара не знает. Она бы ответила. Сара только её чувствует и то очень слабо. Кровь ее давно на языке побывала. Только привкус остался. Тело в теле, плоть в плоти. Зверь молодой внутри. И хорошо ей от этого!

– Заткнись!

Сам не понял, как приставил нож к ее дряблому, дрожащему, как желе горлу, и впился в космы пальцами, придавив лицом к дереву.

– Ты просииил….Сара сказала…

– Лучше молчи, сука. Молчи, не то жизнь твоя будет намного короче, чем ты бы хотела.

– Разве, барон не хочет правду? Кто знает, какая она на самом деле. Может, все не так, как видится, и не так, как слышится. Саре карты сказали, что старая ведьма еще долго с тобой будет и победы твои увидит…Как Лебединского возьмешь, если ее послушаешь.

– Мне еще тебя слушать не хватало. Знай свое место, падаль. Не заговаривай со мной сама никогда. Надо будет, я приду к тебе, а пока молчи и радуйся, что жива.

Развернулся, чтоб уйти обратно в шатер, но она крикнула мне вслед:

– Могу облегчить твои страдания…Грибы, и каждая женщина станет для тебя ею. …станет ею, бароооон…еюююююююю…

Каждую ночь я проводил с очередной шлюхой, и ничто не мешало мне кончать в их тела. Потому что они ничем не хуже ее. Такой же грязной швали, которая где-то там раздвигала ноги перед своим любовником. Значит, ее проклятый ублюдок был не единственным. Неприкосновенная, типа целка…Истерически смеясь, я понимал, что именно это в свое время уберегло меня от дикой ревности и подозрений. Я считал, что она недоступна для других…Но как правильно говорил ублюдок ее начальник охраны, женщину можно брать по-разному…а еще я и сам знал…Похотливая, чувственная сучка, которая течет и кончает, едва дотронешься. Я помнил и это тоже.

Когда я найду ее …Впрочем, пусть молится о том, чтобы этого никогда не случилось. Пусть наложит на себя руки, потому что смерть ее будет страшной. Такой же жуткой, как и сам палач.

Данила и Лиля

Я смотрела, как белые хлопья снега, медленно кружась в воздухе, опускались на устланную таким же белым ковром землю. Закрыла глаза, вслушиваясь в тишину. Мне всегда, с самого детства казалось, что она не бывает абсолютно безмолвной. В тишине мы настолько растворяемся в собственных мыслях, воспоминаниях, что слышим голоса. Друзей, родных, врагов, свой собственный. Обхватила руками плечи, зажмуриваясь и позволяя воспоминаниям ворваться в самое сердце. И вот уже не белый снег перед глазами, а белый саван, укрывающий тело моего отца. Его кремировали…Так он хотел.

А я тереблю точно такой же белый платочек в руках, прижимаю его ко рту, чтобы не закричать, не броситься в самое пекло, туда, где огонь безжалостно сжирает самое дорогое, что у меня оставалось.

Можно поверить во многое, но до последнего надеяться на то, что ошибаешься. Так было со мной. Я до самого конца втайне надеялась на то, что Данила обманул меня, что отца не убили. Боже, я надеялась даже застать его умирающим, чтобы успеть поймать его последний вздох. В последний раз сжать его руку и увидеть его последнюю слабую улыбку. Я даже надеялась на то, что небольшой отряд, с которым Данила отправился за телом моего отца, вернется ни с чем. Потому что моя надежда умерла в тот же момент, когда я увидела его. Разбилась вдребезги с оглушительным звоном, а вместе с ней и та часть меня, которая всё еще верила.

– Лиля!

Сзади послышался голос Дани, и я открыла глаза, возвращаясь в реальность.

Дани…Тот, который сжимал мою ладонь всё то время, пока отпевали отца. Тот, который отправился в опасную вылазку ради того, чтобы подарить мне возможность достойно проводить в последний путь отца. Тот, который рискнул всем ради никому не нужной пленницы. А, впрочем, он был тем, который дарил эфемерную надежду на то, что нужна…Не знаю, зачем, но ей нужна.

И самое страшное – с каждым днём, проведенным рядом с ним, я ощущала то же самое. И это чувство усиливалось в те дни, когда его не было в лагере. Всё чаще я ловила себя на мысли, что прислушиваюсь к шуму вне палатки, что неосознанно жду знакомого звука мотора автомобиля. Что с замиранием сердца, крадучись, прислушиваюсь к разговорам людей, пытаясь выяснить, почему он и его люди не пришли. Я начала молиться за неё Богу. Успокаивая себя тем, что именно он обеспечивал мне защиту в лагере, набитом похотливыми грубыми мужланами…

Я попросила его научить меня драться с ножом. Он опешил от этой просьбы, а потом засмеялся, и я уже представляла, как вцеплюсь ногтями в его красивое лицо, чтобы согнать эту великолепную открытую улыбку, когда он вдруг стал серьезным и согласился. Сегодня был наш первый урок.

Я обернулась к нему и стиснула пальцы, увидев, как он остановился напротив меня с двумя ножами в руках. Спокойный, уверенный в себе, высокий. В его глазах предвкушение и интерес. Хищник. Самое верное