Говоря все это, он возбудился и теперь, полуодетый, пытался опрокинуть меня на топчан, давил сильной мускулистой рукой мне на плечо, пока я не выдержала и не откинулась назад, на овечью шкуру. Воспользовавшись этим, он свободной рукой распахнул на моих бедрах кимоно и, склонившись надо мной и обдавая меня горячим дыханием, к которому примешивался запах вина и табака, разомкнул мои бедра своим коленом.

– Я скажу тебе, где товар, если ты сейчас остановишься, – прошептала я, не желая принять его. Я словно одеревенела, и уже казалось, что это не он набросился на меня, а мои колени зажали его колено и не хотят выпускать. Он был противен мне, я понимала, что такой прилив желания был вызван лишь видом моего полуобнаженного тела да еще и той необычной обстановкой, в которой мы оказались. Обычное животное чувство – ничего более.

Но он уже не слышал моего голоса, он даже не понял, что я практически СОГЛАСИЛАСЬ сказать ему, где находится его проклятый товар, – настолько он был ослеплен желанием. Он взял меня, как брал меня совсем недавно Варнава – без любви, словно утолил жажду. Его сухое костлявое и жесткое тело оказалось более сильным и, как ни странно, более нежным, чем я предполагала. Однако больше всего меня поразила физиологическая особенность его тела – с таким мужским достоинством он мог бы стать центральной фигурой маркесовских чувственных романов. Варнава по сравнению с ним казался мальчиком.

Мы не заметили, как наступила ночь. «Итальянца» звали Сос.

– Где же твои ребята? – спросила я, когда он принес мне откуда-то холодного вина и домашнего соленого сыра.

– Если тебе мало, то я могу еще, – с готовностью ответил он, промокая свое тело простыней и демонстрируя свою воспрянувшую силу.

А я смотрела на чисто выбеленный потолок, ждала, замерев, прилива новой чувственной волны, грозившей окончательно опустошить меня, и в который раз спрашивала себя, что я делаю здесь, в этом городе, в этом доме и на этом топчане? И кто этот мужчина, так неистово вторгающийся в меня и внушающий мне одновременно страх и ответное желание? И что вообще со мной происходит? За кого меня принимают? И сколько еще мужчин будут проделывать это со мной, пока я не вернусь домой, под крыло своей не менее страстной тетушки, открывшей объятия моему молодому любовнику?

Я бы могла еще долго рассуждать на эту тему, и знаю, что все объяснения моей пассивности выглядели бы более чем убедительными, хотя в каждом слове сквозила бы ложь. Все женщины лгут, и лгут очень много. Ни одна из нас еще никогда не раскрылась ни перед кем полностью. Да, безусловно, обстановка располагала к любви, потому что было очень тихо, в доме, кроме нас двоих, никого не было, за окнами шумел сад, от топчана исходил крепкий запах овечьей шерсти, а от мужчины – аромат табака и виноградного вина; а еще он был грубый, но чудесно грубый, как раз такой, чтобы женщина почувствовала себя униженной… Женщине необходим хотя бы один процент униженности, пусть это будет даже в самом прямом смысле. Как бы то ни было, но Сос оказался прекрасным мужчиной, и я, понимая, что никогда и никто не узнает о том, что произошло здесь, в этом доме, почти сразу же перестала сопротивляться, едва лишь почувствовала его. Возможно, всему виной было его потрясающее тело… Но все равно: прошла ночь, настало утро, и только к обеду следующего дня мы покинули эту комнату, оставив после себя пустой кувшин с каплей вина и несколько сырных крошек на столе.

А на крыльце, зажмурившись от яркого солнца, я призналась ему, что меня зовут Валентина, что я никогда в жизни не видела Мисропяна, не была в Туапсе и не знаю, о каком товаре идет речь.

* * *

Вечером в туапсинскую гостиницу, в которой остановилась Екатерина Смоленская, приехали Павел Баженов из Голубой Дачи и Миша Левин из Мамедовой Щели. Екатерина еще находилась под впечатлением телефонного разговора с Изольдой, рассказавшей ей об исчезновении Валентины и покушении на Варнаву. Собравшись с мыслями, она сообщила коллегам о том, что в подвале библиотеки были найдены трупы Мисропяна и его охранника, – высказала свои предположения относительно того, что библиотека использовалась директором ювелирного магазина в качестве склада для хранения наркотиков, а также поделилась своими планами в отношении Карины.

– Я считаю, что Карина много знает, и это просто чудо, что она еще жива. Она наркоманка. Родственники Мисропяна увезли ее сына, поэтому она сейчас очень уязвима, и в случае, если у нее под рукой не окажется нужной дозы, она рано или поздно выведет нас на свое окружение, то есть ближайшее окружение убитого мужа. А это – прямой выход на наркоторговцев. Кроме того, Карина наверняка знает немало интересного о любовницах Мисропяна, в частности, о молодой деловой женщине по имени Лена. Возможно, что ее появление тоже как-то связано с его смертью. Его убили пятого мая, а четвертое он провел в Лазаревском, вполне может быть, что и с Леной… Хотя дома сказал, что поехал к другу за вином. Николай Рябинин, опер из Сочи, с которым мы спускались в подвал и нашли трупы, уверен, что Мисропяна убили не местные. Видимо, у него есть основания так считать. А что у тебя, Паша?

– Убит богатый человек – хозяин кафе «Ветерок» и оптового склада «Парнас». Зарезан. Его нашли в комнате отдыха кафе «Ветерок», там есть такие помещения в большом доме-пристройке почти на берегу, сдаются за приличную плату. Что-то вроде гостиницы для влюбленных. Так вот, Шахназаров был убит в собственной, им же сданной кому-то комнате. Я опрашивал соседей и всех, кто проходил в этот день и в это время мимо, и почти все видели двух лилипуток, двух немолодых блондинок, похожих, как близняшки.

– Очевидно, ты получил все эти ответы на вопрос: «Не заметили ли вы чего-либо необычного?» – улыбнулась Смоленская. – А лилипутки, конечно, необычные люди. Но я не думаю, что это они зарезали Шахназарова. Он молод? Красив?

– Да. А откуда ты знаешь?

– Мисропян тоже красивый. И охранник тоже. Быть может, я ошибаюсь, но мне кажется, что во всем этом замешана женщина. Возможно, ею пользуются как приманкой… Я вдруг вспомнила про убийство московского бизнесмена Князева. У него в папке с документами нашли фотографию девушки (или, во всяком случае, очень похожей на нее), которая разбилась на Набережной в С. Я понимаю, что мои предположения могут показаться притянутыми за уши, но слишком уж много совпадений за последние пару недель, и все, представьте себе, вертится вокруг одной и той же дамочки. Мне позвонила Изольда Павловна, это моя приятельница, она работает следователем С-ской прокуратуры, и рассказала совершенно невероятную историю о девушке, которую зовут Елена Пунш. Ее племянница влюбилась в одного парня со странным именем Варнава, а тот, оказывается, был влюблен в эту самую Пунш и даже сожительствовал с ней. Но она исчезла, а спустя какое-то время этот самый Варнава оказывается на кладбище и видит там могилу Елены Пунш, причем с фотографией именно той девушки, с которой жил… Так вот, дата смерти на фотографии – пятилетней давности. То есть Пунш умерла в 1994 году. А исчезла она из-под носа Варнавы всего месяц назад и была как две капли воды похожа на девушку, которая разбилась на набережной в С. Ну как вам история?