А в торте была ниша, да, как бы отрезанный от него ломоть, в полутёмной глубине мерцал пульт с кнопками, и надо было набрать последовательность из четырёх цифр, после чего торт медленно поворачивался на 360 градусов. Это должно было напоминать о рулетке, наверно, а так в этом вращении не было никакой надобности, просто если цифры совпадали, высокая черноволосая девица в красном сарафане громко объявляла об этом, глянув на какой-то экранчик.

Розыгрыши были щедрыми — даже угадавшему всего одну циферку что-то да вручалось, чек на пять евро — можно шампунь купить, например, и — гуляй, рванина… Но Паша — набрав недолго думая «1, 2, 3, 4, 5», приговаривая «вышел зайчик погулять», — выиграл главный приз, и вот в этот самый момент — когда девушка в красном сарафане, белой блузке и высоких чёрных сапожках произносила «сенсационную» новость — в микрофон, нарастающим, как у диктора за кадром ток-шоу, голосом, каким объявляют выход популярного телеведущего…

Таким примерно, да… И в этот момент Паша не то чтобы потерял связь с реальностью — это от чека-то на пять сотен? Нет, конечно, и даже смешно ему было бы такое наше предположение… Хотя помимо этого неожиданного, идиотски-сумасшедшего какого-то выигрыша была ведь ещё эта толпа вокруг, а у Паши был, был этот самый «сценический синдром», который мы упоминали в самом начале, — и странно, что тоже ведь во время обряда его одевания … ну да, и был ведь тогда уже этот портал, где натуралы привыкали к виртуальной реальности, и Паша туда заглядывал пару раз, он давно забыл свой тамошний пароль, своего тамошнего, наспех сшитого, аватара, и даже как тот выглядел, он теперь уже помнил смутно… Но молл показался ему вдруг в этот момент куском внутреннего пространства того самого secondlife.com… При этом девушка — в ярко-красном сарафане и с чёрными, как смоль, похожими на парик, волосами… вдруг оказалась по эту сторону, то есть с той же стороны, где был он сам, Шестопалов, она была там реально — до корней волос…

Впоследствии она скажет в один прекрасный момент — когда он будет гладить эти волосы, — что ей кажется, будто он не только из-за них её… но вообще — только их и любит, — скажет она… а раз так — добавит: «Я оставлю тебе их на такой ручке — как от швабры… а сама улечу!»

Сказано — сделано. Только вот волосы тоже теперь парят где-то там, как крылья… Где?

Так как они не были париком, то, вероятно, вместе с ней… Вернёмся туда, где Паша ещё принимает из её рук длинный розовый конверт, звучит какой-то марш или дурацкий туш, люди вокруг пластмассового торта хлопают в ладоши, как будто Паша и девушка в красном сарафане только что разыграли перед ними спектакль — впору отвешивать поклоны…

Вот она наклонилась к его уху — Паша даже подумал, что она хочет его поцеловать, но нет, она говорит: «Привет, сосед!» («Халло, нахбар!»)

«А разве мы соседи?» — спрашивает Паша.

«Ты что, меня не заметил ни разу? Я живу на шестом этаже!»

Паша ей не верит, он думает, что это розыгрыш в розыгрыше…

Но и это ещё не всё, степенной ряд розыгрышей на этом не заканчивается, нет. «Это было только начало», — сказал Паша Ширину на его (Ширина) дне рождения.

Ширин в тот момент был уже сильно пьян, иначе вряд ли он, при всей своей склонности к «шампанскому остроумию»… прервал бы Пашу в таком месте — когда начались откровенности, чего раньше никогда не было… и начал рассказывать очередной анекдот.

«Розыгрыш лотереи в синагоге… вручают третий приз — магнитофон… а у Рабиновича записка с надписью „второй приз“ — он её вытянул из шляпы… он думает: „Наверно, телевизор… первый приз — машина, надо полагать, а второй тогда — цветной телевизор, не меньше…“ Его зовут, он поднимается на сцену и там ему вручают… какой-то кусок мятой ткани, какую-то серую тряпку… Рабинович поражённо лепечет: „Что это?..“ „Это, — говорят ему, — шарфик, который собственноручно связала жена нашего раввина!“ У Рабиновича невольно вырывается: „Да е… я жену вашего раввина!“ — „Нет-нет, — говорит ведущий, — это первый приз!“»

— Ну что, — сказал, смеясь, Ширин, — так у тебя примерно такой розыгрыш, я угадал?

— Нет, — сказал Паша, — нет-нет, всё по-другому, как-нибудь в другой раз расскажу, сейчас ты не в том настроении…

— Да почему же не в том? — сказал Лев.

— Потому что ты меня будешь всё время прерывать — анекдотами.

— Я?! Да я вообще тебе никогда больше ни одного анекдота не расскажу… Вот это был последний! — и Лев захохотал, но потом как-то вдруг весь разом замолчал и стал серьёзным… как будто он только играл до этого роль пьяненького на сцене или в силу каких-то других обстоятельств — как разведчики в чёрно-белых фильмах…

— Да, — согласился он с Пашей, который не преминул ему сообщить о своём наблюдении, — только так всегда, с того самого дня, как я родился: я играю эту роль, Льва Ширина, ну да… В общем, рассказывай, — он при этом увлёк Пашу за собой в другую комнату, где не было гостей, прихватив виски…

— Да в том-то и дело, что рассказывать нечего… Ну, если коротко: мы, как бы сказать, встречаемся уже целых три месяца и… ничего, и она каждый раз ускользала из рук, как уж, и я…

— Ох уж мне эти ужимки и прыжки! — погрозил пальцем Ширин. — Ну что ж, хоть не гадюка… А то пригреешь на груди, понимаешь…

— Ты обещал не прерывать.

— При чём тут, это что тебе — анекдот? Ладно, оставим и прибаутки… до лучших времён. Дальше что.

— А теперь я уже и не пытаюсь, то есть я как бы смирился с чистым платонизмом. При этом она заходит ко мне едва ли не каждый вечер… При этом к себе она не пускает никогда, я не то чтобы навязывался, но… Я ни разу у неё не был. Как-то странно, нет?

— Ну, не так уж и странно, — пожал плечами Лев, — обычное «динамо», проходили… И торт этот, ты говоришь, у неё, того, вращался… торты, дары, тартарары, тарарабумбия, бубмараш, в общем… ладно, это я таки спьяну каламбурю, не обращай внимания… Да нет, если серьёзно: говорю тебе, типичное «динамо».

— Нет, Лев, не типичное. Я что её, по кабакам вожу? Нет. Она, наоборот, никуда не хочет идти, говорит, что за день так надоедают люди — она же в молле работает, эти толпы, море людей… что вечером ей хочется просто сидеть дома, и всё. Но у себя в квартире ей не сидится, при этом в том, что она просто боится одиночества, она не хочет признаваться и вот придумала себе — агорафобию. Представь, для неё слишком много пространства в квартире — точно такой, как у меня, да к тому же, по её же словам, ещё и заставленной ящиками, потому что это одновременно и склад.

— Чего склад?

— Ну какой-то фигни… Склад сувенирной лавки, в которой она там внизу работает, то есть используют всё по полной, и работницу, и помещение… Таких квартир-складов в моём доме, как оказалось, немерено, я это ещё раньше понял, до того, как познакомился с Деджэной, встречал в коридоре и в лифте соседок с тележками… полными товаров народного потребления.

— А при чём тут агорафобия? Если бы у неё была агорафобия, так она не могла бы в этот молл вообще заходить — агорафобия была у тебя скорее, кстати, поначалу, как ты мне докладывал, но потом ты её преодолел… А «слишком большая для одной квартира» — это не агорафобия, Паша.