Оба смеялись, а потом Лев недолго кашлял то ли от смеха, то ли от виски, которым он, смеясь, запил свой анекдот, после чего Паша сказал:

— Смешно, да. Но цель инопланетян не выполнена — моя гомофобия только усилилась.

— При чём тут гомофобия? — удивился Лев. — Этот анекдот я просто не мог не вспомнить после твоего рассказа, мне кажется, ещё до того, как ты упомянул её мужские руки, вся эта ситуация с моллом, который как бы является частью её квартиры…

— Точно так же, как и моей квартиры… И ты меня невнимательно слушал, Лев, я не говорил, что у неё мужские руки, я говорил, что ей кажется, что у неё мужские руки. Мне так не кажется, но она говорит, что один её прошлый приятель об этом то ли говорил, то ли думал, — ей же кажется ещё и то, что она читает мысли… Что он так думал, когда смотрел на её руки… При этом её фройнд был звездой шоу-бизнеса, в отличие от неё, не погасшей, да и совсем другой — первой, то есть, величины.

— А кто?

— Неважно… Ну то есть она просила вот это уже вообще никому не говорить.

— Всё загадки… Прямо Роми Хааг какая-то…

— Да нет, это только её измены… Не знаю, может быть, под влиянем этого её взгляда на свои руки — если она не смотрит на стенку, то смотрит на них… Но в то же время я не могу сказать, что она с приветом, ты понимаешь?

— Ну да, и ты хочешь, чтобы это сказал я, — улыбнулся Лев. — Но если я, братец, ещё могу представить себя в качестве частного детектива — с твоей лёгкой руки, кстати говоря… То уж психиатром — уволь. Я человек старой формации, у меня с этим чётко ассоциируется советская карательная…

— Ладно, увольняю, — усмехнулся Паша, — как-нибудь уж сам разберусь.

— Тебе надо отвлечься, — сказал Лев, — однозначно. Пойдём, там должны были прийти ещё гости, которых ты не знаешь, причём гораздо ближе… к твоей возрастной группе, а может быть… и целевой? — и он увлёк Пашу за собой обратно в гостиную, где в самом деле было теперь ещё более многолюдно, чем раньше, новые лица… На него поглядели три девушки, и одна ему в первый момент тоже глянулась, но после нескольких слов, которыми они перебросились, он понял, что она пуста ещё в большей степени, чем две её постоянно хохочущие подружки…

Не говоря уже о том, что у всех у них были «фройнды», один немецкий, другой русский, третий — у той, что глянулась, — неизвестно какой, но с кем-то же она всё время обменивалась эсэмэсками, а когда алкоголь в её голове перешёл какую-то красную отметку, стала хохотать даже громче, чем её «простейшие», как она успела их ему назвать на ушко, спутницы… Паша подумал: «У меня вообще какая-то аллергия на женский смех, может быть, они и не виноваты, это уже у меня такая… слабая психика… „В поисках грустной беби“… Хотя у меня уже есть одна… но беби ли или бамби…»

Он очень удивился вопросу Лили Шириной, прервавшему его мысли в этот момент: «Тебе нравится Наташа? — тихонько сказала Лиля, беря его за руку. — Признайся!» — «Не в чем мне признаваться, — так же тихо сказал Паша, — разве что… Мне кажется, она не та, за кого себя выдаёт». — «В каком смысле?» — удивилась Лиля. Сделала она это, быть может, и чересчур громко, но вот в том, что его слова, равно как и Лилин вопрос перед этим, гостья не могла услышать, — в этом Паша был уверен, да… Поэтому когда броуновское движение свело молекулы в одном углу гостиной, где они какое-то время просто стояли рядом и смотрели очередной номер «капустника», который приготовили для Льва старые друзья, — на этот раз что-то между бардовской песнью и «датским» рэпом… Паша и Наташа рассеянно слушали, думая каждый о своём, случайно стоя рядом и попивая каждый своё, как вдруг… Паша, машинально глянув на свою соседку, вдруг встретился с ней глазами и услышал: «Не приставай ко мне. Ты для меня маленький и вообще… не в моём вкусе — у меня на тебя не стоит!»

Что это? Мой твоя не понима… Паша хотел покрутить пальцем у виска… но вместо этого просто пожал плечами и протиснулся подальше в сторону… Но сразу уходить с дня рождения (хотя перед этим он и собирался «раньше отпроситься», чувствуя усталость и плохую свою совместимость в данный момент с этими бравыми людьми… ну да, что-то вроде социопатии…) он не стал, сказав себе: «Не знаю, кто она… Может быть, феминистка… Хотя это вроде бы уже и не модно, а у наших русских фемин… и не было никогда… Или просто дура… Но я уж точно не кисейная барышня, так чего я буду сразу убегать, как маленький мальчик»… Мальчики-девочки — всё это не то чтобы смешалось в тот момент у него в голове, но обрывки разговора со Львом, его очередных «фирменных анекдотов»… И собственные слова — которые он сказал Лиле: «Она не та, за кого себя…» — ясно, что всё это создало удивительную… подкладку, благодаря которой этот выпад её рапиры… казался особенно смехотворным, абсолютно не воспринимался как укол и кроме как о её дурости вообще ничего не сообщал (а о том, что там у неё стоит — не стоит, Паша не думал — точно так же, как и Лев своей «притчей» не навёл на него никаких трансподозрений — по отношению к Деджэне… ему скорее было забавно, как это всё происходит, сам механизм — тэги по теме, что-то вроде телепатической игры в испорченный телефон, без провода и без провайдера), и, кажется, она сама это поняла в какой-то момент, когда они уже были на улице — нет, не они вдвоём, а все вместе — гости вывалились в какой-то момент из квартиры на улицу, ещё было светло, и все собирались вернуться после этого к Шириным, вышли же подышать воздухом, побренчать среди листвы на гитарах, чьи-то дети при этом ещё запускали змея малиново-зелёной окраски, — и вот когда этот змей поднялся в воздух и все, задрав головы, следили за его порывистым полётом, Паша услышал, как Наташа говорит, глядя в небо, но обращаясь явно к нему…

— Слушай, прости, что я ляпнула. Я пьяная, к тому же перед этим выпила какую-то таблетку… то ли спид, то ли экстази…

— Да ничего страшного, — сказал Паша, — лучше не мешать, конечно. И не забывать про презервативы — чтобы потом не пить от СПИДа… Но если таблетка, то скорее экстази, что даже немного странно, потому что в принципе они действуют с точностью до наоборот…

— В каком смысле? — поинтересовалсь Наташа, сделав такое движение головой, как будто у неё там была вода — в ухе и она хотела её выплеснуть…

— Да ни в каком, — сказал Паша, который понял, что ему совершенно не хочется поддерживать этот разговор, — пока-пока.

И он ушёл с поляны по-английски, что часто делал в юности, но потом это прошло, он всегда прощался, когда уходил, но тут ушёл, как в юности, тихо, незаметно улизнул, чтобы не бросаться в глаза, пошёл в другую сторону, то есть не к дому Шириных, а в противоположную.

Парки несколько раз переходили один в другой — разделённые узкими, как бы просёлочными, дорогами, казалось, им не будет конца, как тому моллу, можно было, конечно, просто пойти в перпендикулярном направлении, но Паше хотелось пройтись, он подумал, что это альтернатива — зелёное прямоугольное насаждение, пусть и такое же зацикленное и повторяющее само себя… И что как только он немножко встанет на ноги, он обязательно снимет другую квартиру, и не в том дело, чтобы большую… а чтобы вот такие парки были там внизу, листья, травы, а не неоновый молл и асфальтобетон…