— Ох и дураки, — пожалел нас маленький, но безбоязненный Игорек.

— Почему? — с надеждой вскинулся Генка.

— Тоська сама всех и выдала! Неужели вы не знаете?

— Зачем?! — не поверили мы хором.

— Потому что ей хотелось поглядеть, как мать будет Темчика лупить. Притаилась у дырки... Она такая...

С полчаса мы сидели виноватые и счастливые. Виноватые перед Темчиком. Счастливые, что он оказался ни при чем. И обсуждали, как отомстить Тоське...

Забегая вперед, скажу, что никак мы ей не отомстили. Даже играли с ней иногда по-прежнему. Но ощущение скры-

той брезгливости по отношению к Мухиной никогда уже нас не оставляло...

— Давайте послушаем пластинку, — вдруг предложил Генка. Это было как бы наше прощание с Темчиком. И признание нашей вины перед ним, и просьба о прошении...

Подсоединили горн к мембране, завертели пластинку. До конца в полном молчании прослушали все, что пела Франческа Гааль. По инерции Игорек прокрутил пластинку еще, когда игла скользит уже на гладких витках спирали, у самой наклейки. И вдруг...

И вдруг далекий, очень далекий вскрик:

— Не скажу! Хоть убей! Я честное слово дал! Я че...

Что это? Мы притихли как при появлении призрака. И не сразу решились прокрутить еще раз.

Снова тот же вскрик. И снова. И снова...

— Темчик... — растерянно и виновато сказал Рыжий.

— Голос отпечатался, — наконец понял Генка. — Я про это читал. Если громко кричать рядом с патефоном, на пустых бороздках, вот на этих, крик может записаться...

Мы послушали еще.

Семка скрипнул зубами:

— Она его хлестала, а он... никого не назвал...

— Да не хлестала она! — заспорил Игорек. — Вовсе даже пальчиком не трогала! Но она хотела билеты пароходные порвать. «Ни за что, — говорит, — не поедем к отцу, а поедем обратно в Москву, если про все не расскажешь»... Вот... А он — «не скажу»...

— Зачем она его допрашивала-то? — сумрачно сказал Генка. — Ведь и так все было ясно, Тоська же сообщила ей... Тем более что все равно им уезжать...

Но я понял. Зоя Корнеевна требовала от сына полного признания и полного раскаяния, потому что больше всего страшилась непослушания. И видела в Темчике копию отца...

Игорек сказал, что Темчик все равно ничего рассказывать не стал. А билеты она, конечно, не порвала. И потом они даже сидели рядышком и плакали вместе. Это видела Тоська, которая подглядывала в дырку и потом призналась Игорьку. Ее характер требовал делиться впечатлениями... А про то, что мать била Темчика, Тоська просто выдумала, тешила свое воображение...

— Ребята! — вдруг подскочил Генка. — А трех часов-то еще нет! Мы, наверно, успеем увидеть пароход, когда он пройдет под мостом! Ну, хоть руками помашем!

И мы помчались, прихватив горн с вставленным мундштуком — чтобы потрубить пароходу.

...Мы не успели. Когда выскочили на мост, пароход уже прошел под ним и был метрах в двухстах...

Мы помахали ему вслед, но без надежды, что Темчик смотрит назад и увидит нас.

Рыжий подул в горн, но хриплые звуки были совсем не похожи на ясный сигнал боевой трубы.

— Дай сюда! — велел Генка. Размахнулся и бросил горн в реку.

Все понимали, что так и надо. Никто не сумел бы играть так, как Темчик. А если хуже, это будет... ну, несправедливо.

Я все же сказал:

— Мундштук-то надо было вынуть. Я бы отдал его вожатой...

Мне хотелось сделать что-то честное. В память о Темчике.

— Чего уж теперь-то.... — вздохнул Генка.

— Ладно... — сказал я.

Пароход уходил за поворот. И вдруг загудел.

Я подумал: «А вдруг это Темчик, вырвавшись от матери, взбежал на капитанский мостик и попросил капитана попрощаться с нами?.. Со мной...»

...И здесь я сам прощаюсь с Темчиком. Со своей ненаписанной повестью.

* * *

Зачем я изложил в дневнике этот сюжет? Путано, неуклюже... Наверно, просто потому, что повесть не отпускала меня.

Бывает так, что какая-то начатая вещь берет автора в плен, и нельзя от нее освободиться, пока не напишешь. Хотя бы через силу. Хотя бы вот так, для себя.

Теперь, изложив все это на бумаге, я освободился. Хотя понимаю, что повести нет по-прежнему... Есть только записи о событиях, которые меня долго толкали к этому неполучившемуся сочинению. Реальные события и еще — несколько придуманных эпизодов и деталей.

Интересно все-таки подвести итог и разобраться: что было на самом деле и чего не было?..

19.04.97

«ОДНАЖДЫ ИГРАЛИ...»

Так что же все-таки было из того, что я хотел написать?

По сути дела, все было. Почти... Был случай с путевкой и ражим пожарником, были игры. Был горн и (увы!) факт похищения мундштука, была история с катанием на плотах, с костями на обрыве и с перепугавшимся за нас маленьким часовым. Была — во всех деталях — гнусная сцена с ТТ, орущей «писят восьма!».

То есть если брать каждый случай отдельно, то он, как любят сейчас говорить, «имел место».

Но случаи — это как кирпичики. Понятно, что из одних и тех же кирпичиков можно построить разные сооружения.

Задумывая повесть, я, конечно, укладывал «кирпичики» по собственному плану. Видимо, в этом и состоит труд литератора. Я переставлял события, менял иногда имена, выстраивал по-своему причинно-следственные связи. Скреплял «кирпичики» раствором фантазии. А раствор этот был замешен на ощущении давнего детства, на моей любви к старому кварталу, на его поэзии, которую я тогда ощущал интуитивно...

Я рассказываю об этом подробно потому, что не только ненаписанная повесть «Однажды играли...», но и многие другие, написанные («Тень Каравеллы», циклы «Шестая Бастионная» и «Золотое колечко...», недавно законченная «Тридцать три — нос утри»), появились на свет по тем же правилам.

Да, я свободно обращался с «кирпичиками» фактов.

Например, противную Тоську Мухину (вернее, девчонку, которой я в повести дал такое имя) я перенес в компанию нашего квартала из другого места — она обитала за Тюменкой, недалеко от моего дома на Нагорной. Она действительно была такая вот... Ябедничала на двух своих двоюродных братьев в надежде, что ей «посчастливится» присутствовать при «воспитательном моменте». И бывало, что ей «везло». И это не Амирка, а я однажды обозвал ее «гестапницей», и мы тогда разодрались, и она пустила мне кровь из носа — это меня и спасло. При виде крови моя противница с визгом бежала...

А сестра Игорька в нашей компании на самом деле была не такая подлая, хотя и тоже вредная...