Я молча кивнул. Дед не бросал слов на ветер. И вместе со своей высокородной братией взялся за народовольцев — и взялся крепко. Массовые увольнения, беспорядки, аресты… поговаривали даже о стрельбе за толстыми кирпичными стенами, хотя в газеты подобное, конечно же, не попало.

На казенных заводах дела шли не лучше: видимо, Багратион решил, что ему не остается ничего, кроме как присоединиться к к репрессиям, которые устроили аристократы. За последнюю неделю рабочие окраины буквально наводнили городовые — а у Путиловского я даже пару раз видел мундиры особого полка жандармов.

— Сам, небось, знаешь, что творится. — Настасья покачала головой. — Да только тише не становится. Пришел тут ко мне один, Матвей-сварщик. Вроде и разумно говорит, вежливо, по имени-отчеству — а глаза колючие.

— И что говорит?

— Что, дескать, мы тут работаем, спины рвем — а ты, благородие, только денежки в карман складываешь. — Настасья поморщилась. — И что не дело это, неправильно. А была бы народная воля…

— Так. Матвея — уволить, — сказал я. — Кто будет заступаться — уволить. За разговоры — уволить. Если у кого родня, брат, сват из этих… туда же.

— Родня? — Настасья подалась вперед и заглянула мне в глаза. — Ты хоть сам понимаешь, чего говоришь, благородие? Сейчас каждый вечер на улицах городовые народ хватают. Поди разбери, кого за дело, а кого так, за компанию… У половины мастерской хоть кого-то да взяли!

Показать, кто тут хозяин. Вымести измену и бунт поганой метлой. И выжечь — так, чтобы сто лет помнили.

Так, кажется, говорил дед?

— Значит, половину и уволишь, если надо. — Я сжал кулак. — Других найдем.

— Да где ж я тебе?..

— А это, Настасья Архиповна, уже твое дело, — отрезал я. — Ты тут хозяйка, а не приказчица, сама думай. Надо — говори, с Путиловского рукастых мужиков переманим, хоть втридорога. Надо — тут зарплаты поднимем — сами пойдут. Но чтобы заразы этой тут не было.

— Вот, значит, как, благородие? — Настасья сложила руки на груди. — Всех казнить будешь? А у них дома старики, дети… О них кто подумает?

— О детях пусть сами думают! — Я понемногу терял терпение. — Желательно перед тем, как болтать, чего не надо.

— Да будет тебе, благородие… — Настасья втянула голову в плечи. — Нельзя же так сразу!

— Нет, Насть, только так и можно! — Я громыхнул кулаком по столу. — И даже думать не смей их выгораживать. Агитаторов, говорунов — всех!

— И что — за одно слово — в кутузку?! — огрызнулась Настасья. — Так, получается?

— Все начинается с одного слова, понимаешь? — Я попытался взять себя в руки, хоть внутри все и кипело. — А потом кто-то приносит бомбу — в театр, в кино, на концерт… И гибнут люди. Я сам видел, как городовому ноги по колено оторвало… Молодой парень совсем, твой ровесник. Может, у него тоже дети есть. — Я подался вперед. — Как думаешь, Насть — есть у него дети?

— Да не знаю я, благородие! — Настасья вжалась в спинку стулу. — И что делать — тоже не знаю… Но и сидеть просто так не могу! Люди же мучаются, кому-то уже есть нечего — а увольняют каждый день, десятками зараз.

За одно слово, за взгляд, за листовку, отпечатанную на паршивой газетной бумаге… А иногда и просто так — за компанию.

— С этим ты сейчас ничего не сделаешь, Насть. — Я на мгновение задумался. — Но помочь все-таки можно. Дед говорил, что сейчас вокруг Путиловского уже закрываются фабрики. Наверняка будут продавать — вместе со станками, с инструментом, с уже готовыми коммуникациями — и дешево… А мы их купим!

— Что?..

— Говорю — покупай. — Я легонько хлопнул ладонью по столу. — Я пришлю поверенного. Хватай рабочие площади, нанимай людей. Бери заказы на стороне — на сварку, на токарку. Если надо — работай в убыток… Нам не впервой, — улыбнулся я. — Сделай на все точки общую кассу взаимопомощи, я тоже вложусь. Лишним не будет.

— У меня голова кругом, благородие. — Настасья потерла виски кончиками пальцев. — Чего ты задумал?

— Что надо. Через месяц-полтора все утихнет, снова пойдет работа — а фабрики уже наши. Так что не бойся. — Я поднялся из-за стола. — Справимся… и людей не подведем. Только никаких политических, ладно?

— Ладно, благородие, — вздохнула Настасья. — Попробую.

— Не пробуй, а делай. — Я строго погрозил пальцем. — Отвечать будешь лично — я проверю.

На чай уже не оставалось ни времени, ни, признаться, желания. Мне еще предстояло вернуться в Елизаветино и выдержать схватку с дедом. Но перед этим — заглянуть в контору к поверенному, отдать распоряжения…

Справимся.

Но стоило мне выйти на улицу, и приятный настрой тут же скатился куда-то… в общем, скатился.

Прямо на дороге в нескольких шагах от моей “Чайки” собрались человек тридцать-сорок рабочих. Не только молодняка — в толпе попадались и взрослые мужики, и даже седовласые дядьки лет под шестьдесят. Уж не знаю, зачем они сюда пожаловали, но уж точно не с добрыми намерениями… Правда, пока только кричали что-то. Охранники у “Волги”, похоже, толком не знали, что делать. Один уже успел достать “наган”, но пока еще прятал его за спину.

— Чего надо? — Я шагнул вперед, прямо к толпе. — Зачем пришли?

— Никак, сам князь пожаловал!

Здоровенный бородатый мужик в вязаной шапке уперся руками в бока. Среди всей собравшейся рабочей братии он явно был заводилой: не самый рослый, но плечистый, крепкий и громогласный. Я стоял далеко, чуть ли не у самой машины — но даже отсюда чувствовал, как от него попахивает спиртным. То ли дешевой водкой, то ли чем-то еще покрепче.

— А зачем пришли — не твоего ума дело. — Мужик сплюнул на землю. — Работы нет — так хоть погуляем напоследок, от души!

— Третий день буянят, ваше сиятельство, — шепнул охранник у меня за спиной. — Уж городовые как могут гоняют — да все без толку… Разбегаются, сволочи. Говорят, вчера на углу дом подожгли.

— А все из-за вас, гниды дворянской! — Мужик нацелился пальцем мне в грудь. — И так душили, гады, а теперь совсем жизни не стало!

Интересно, что бы на моем месте сделал дед?

— Ступайте домой! — Я возвысил голос. — Нечего вам тут…

— А то что — застрелишь? — Мужик усмехнулся и распахнул куртку на широкой груди. — Давай, дворянчик — всех не перебьешь.

Нет, это уж слишком!

— Кому сказано — пошли прочь! — Я шевельнул пальцами, разом сплетая Ход и Латы. — А то морды подпалю!

— А кишка не тонка? — Мужик злобно сверкнул глазами. — Дави его, братцы! Он один — а нас сила.

Охранников, видимо, и вовсе за людей не считали… Впрочем, я управился и сам — не дожидаясь пока из толпы мне в голову полетит бутылка, кирпич или пуля из обреза. Стоило рабочим сделать шаг вперед, я собрал Дар и ударил. Не Булавой или Серпом, который наверняка бы оставил несколько трупов, а Горячим Кругом.