Не самым убойным заклинанием — зато громким и эффектным.

Стоило мне легонько топнуть, как все вокруг вздрогнуло. Я не очень аккуратно собрал заклятье — не хватило времени — так что подпрыгнули даже обе машины, а один охранник не удержался на ногах. Но рабочим досталось куда больше: в их сторону пробежала ударная волна. От ее мощи замерзший асфальт сминался, как бумага, лопался — и из расселин тут же вырывалось пламя. Горячий Круг прошелся по всем — а тех, кто стоял впереди, не только отбросил, но и протащил пару шагов.

Подземный огонь подпалил кое-кому одежду — зато боевой настрой погасил полностью. Пролетарии с воплями разбегались в разные стороны, и через несколько мгновений на дороге не осталось никого. И только тогда я увидел припаркованную у обочины на той стороне черную “Волгу” — и высокую фигуру в черном пальто рядом.

Багратион явно наблюдал за представлением с самого начала — но каким-то непостижимым образом оставался незамеченным и для разгулявшейся толпы, и для охранников, и даже для меня. На мгновение мне даже показалось, что его до сих пор никто не видит… Или, скорее, просто не в силах заметить.

— Сейчас вернусь. Ждите.

Я кивнул охране и зашагал через дорогу по искореженному и еще горячему асфальту. Багратион терпеливо дожидался: не пошел навстречу, не протянул руку — даже не склонил голову, приветствуя. Просто стоял, привалившись спиной к машине. И заговорил, только когда я приблизился вплотную.

— Ну здравствуй, Саша… Гордишься тем, что сделал? Разогнал презренную чернь. Может, даже покалечил кого-нибудь.

— Ваша светлость прекрасно все видели, — огрызнулся я. — Мне пришлось защитить себя и своих людей.

— Боевым заклятием шестого магического класса? — Багратион криво ухмыльнулся. — Хватило бы и выстрела в воздух.

— Может и так. — Я пожал плечами. — И что? Арестуете меня?

— Нет, конечно. — Багратион сложил руки на груди. — Чтобы посадить человека под замок или лупить магией, нужны законные основание… Мне — нужны.

Камень в мой огород. И еще какой.

— Я видел людей вашей светлости неподалеку… кажется, вчера, — отозвался я. — И не могу сказать, чтобы их методы так уж сильно отличались от моих.

— Жандармы выполняют приказ, а не занимаются самоуправством, Саша. И пока что в столице закон представляю я. — Багратион нахмурился. — Я — а не ты, твой дедушка, Гагарины, Оболенские или Юсуповы.

— Значит, закону пока что нужна помощь. Моя, дедушки, Гагариных, Оболенских и Юсуповых. — Я посмотрел Багратиону прямо в глаза. — Ваша светлость не хуже меня знает, что мы не посмеем желать зла ее величеству или государству. Но наши враги…

— Ваши враги, Саша. Ваши — а не государства. — Багратион вздохнул и покачал головой. — Как думаешь, сколько из тех, кого сейчас вытаскивают из домов и усадеб, на самом деле — заговорщики? И сколько старых счетов сведут князья, прикрываясь благом для державы?

Об этом я… нет, конечно же, думал — но ни разу не говорил вслух. Дед наверняка нашел бы полсотни убойных и разумных аргументов, а остальные — вроде Андрея Георгиевича — и вовсе отмахнулись бы. Или посчитали, что я лезу не в свое дело.

— Не знаю, мог ли бы я сам поступить на твоем месте иначе, Саша. — Голос Багратиона чуть потеплел — но глаза так и остались серьезными. — Но все-таки напомню: закон есть закон. И пусть я сейчас не могу единолично призвать к ответу всех — это не продлится вечно. Ее величество подписала указ — и Третьему отделению будут предоставлены дополнительные ресурсы и полномочия. Корпус жандармов уже скоро усилят гвардейскими ротами и…

— И что тогда? — усмехнулся я. — У вашей светлости появится собственная армия? Начнете карать непокорных аристократов, пока Куракин и его свора готовятся порвать нас всех на части?

— Надеюсь, до этого не дойдет. — Багратион сдвинул брови. — Но если придется — я не постесняюсь принять даже такие меры. А тебе, Саша, напомню: ты принимал присягу. И пока носишь военную форму — ты в первую очередь солдат и офицер на службе ее величества. И только во вторую — князь рода Горчаковых.

— Не смею спорить, ваша светлость, — кивнул я. — Но одному Богу известно, что случится завтра. Возможно, мне придется оставить карьеру военного, чтобы…

— Не спеши.

Багратион вдруг улыбнулся. Неожиданно мягко, почти по-отечески — будто только что и не отчитывал меня, как нашкодившего гимназиста.

— Не спеши, — повторил он. — И не лезь, куда не следует… Хотя бы пока не получишь первый настоящий чин, господин юнкер.

— Пристрелите меня, князь. Умоляю — пристрелите, пристрелите немедленно.

— Не могу, — вздохнул я. — Винтовка на улице.

— Тогда задушите! — Богдан одним боком сполз с постели, протягивая мне дрожащую руку. — Избавьте бедного солдата от страданий. Я больше не выдержу!

— Да куда ты денешься.

Я подумывал было легонько пнуть товарища сапогом в бок, но не стал: сил толком не осталось даже на это. Не хотелось уже даже спать — настолько измученное тело успело привыкнуть к…

Спроси кто — я едва ли смог бы придумать подходящее слово для того, что происходило с нами с самого отъезда из Петербурга — и почти без перерыва. Сначала чуть ли не двое суток в поезде до Пятигорска. Вагоны, набитые тогда еще полными сил и шумными юнкерами. Не только из Владимирского, но и из других училищ — включая пару московских.

Обычно масштабные полевые учения проходили или чуть южнее Твери, или под Лугой — но в этом году высшие чины зачем-то решили загнать целую армию аж в Прикавказье.

И я, кажется, догадывался — почему.

То ли в соседнем вагоне, то ли через один я даже видел парней с погонами Пажеского Корпуса, которых почти никогда не гоняли “в поле” — а многие и вовсе сразу шли в Академию и попадали в полки уже штаб-офицерами. Как и полагается отпрыскам княжеских и графских фамилий — а другие в Корпус почти и не попадали.

Но на этот раз солдатская доля не обошла даже “золотых мальчиков”. Поезд, толчея на вокзале, суета у грузовиков, километров десять по асфальту — а потом еще два или три чуть ли не по бездорожью. Лагерь, разумеется, пришлось разбивать не на годами известных местах, а чуть ли не в чистом поле.

Не то, чтобы у самого подножья Бештау — но все же достаточно близко, чтобы пятиконечная громадина нависала над головой и днем, и даже сейчас, к ночи. Конечно, я не мог видеть ее сквозь толстую ткань палатки, но почти чувствовал, как древняя гора глядит в ответ. Не на меня — вряд ли ей было дело до такой мелочи — на всех сразу. Наверняка лагерь, наполненный грузовиками, штабными машинами, сотнями палаток и дымящихся прицепов полевой кухни, по которому между костров сновали крохотные фигурки юнкеров, солдат и офицеров, казался Бештау чем-то вроде муравейника.

Гора присматривала. Не грозно, без особого недовольства — скорее с интересом.