– Действительно очень жжется. Слушай, не говори ребятам, что я тут хныкал, как маленький, ладно? – добавил он и со вздохом покорился своей сестре милосердия, которая проворно сбегала за лосьоном для глаз и платочком из тонкого льна.

– Конечно же не скажу, тем более что любой бы расстроился, узнав, как обстоят дела. Но я не сомневаюсь, что ты выдержишь все это мужественно, а кроме того, ведь все это дело привычки. И главное – это не навсегда, и хотя, допустим, учиться тебе нельзя, но есть множество других интересных занятий. Возможно, тебе придется носить темные очки, – по-моему, это очень смешно, правда?

Роза утешала Мака, не останавливаясь, говорила все, что могла придумать, и при этом осторожно промывала ему глаза, промокала лоб лавандовой водой, а пациент ее лежал совсем тихо, однако выражение его лица очень сильно ее печалило.

– Гомер был слеп, Мильтон тоже, и все равно они остались у всех в памяти, – произнес Мак, будто бы разговаривая с самим собой, очень серьезным тоном – даже темные очки не вызвали у него улыбки.

– У папы была картина, там Мильтон и его дочери, они записывают его слова[23]. Мне еще тогда показалось, что это очень мило, – заметила Роза внушительно, пытаясь показать Маку, что он не одинок в своих страданиях.

– Может, я еще и смогу учиться, если кто-то будет мне читать и делать за меня все, для чего нужно зрение. Как думаешь, смогу – через некоторое время? – спросил он с внезапным проблеском надежды.

– Думаю, да, только голова у тебя должна немножко окрепнуть. Ты же знаешь, во всем виноват солнечный удар, и врачи говорят, что твой мозг нуждается в отдыхе.

– В следующий раз, когда появится этот старикан, я его расспрошу, что мне можно, – тогда и пойму, на что мне рассчитывать. Каким же я был дураком, что в тот день так прожарил себе мозги и не заметил, что солнце светит прямо в книгу, – в результате все буквы заплясали перед глазами; я и сейчас их вижу, стоит мне зажмуриться, а рядом с ними прыгают черные мячики, звезды и другие странные значки. Интересно, у слепых у всех так?

– Не думай ты про слепых; давай я буду читать дальше, хорошо? Мы скоро доберемся до интересной части, и ты все это забудешь, – предложила Роза.

– Нет, этого я никогда не забуду. Да сдалась она мне, эта «Революция»! Ни слова про нее больше. У меня голова болит, а еще мне жарко. Ах, вот бы сейчас прокатиться на «Буревестнике»! – И бедняга Мак заметался на кушетке, плохо понимая, что с собой делать.

– Давай я спою, может, тебе удастся задремать, тогда день покажется короче, – предложила Роза, взяла веер и села рядом с кузеном.

– Да, пожалуй; ночью я почти не спал, зато, когда засыпал, мне снились интересные вещи. Да, вот еще: скажи родичам, что я все знаю, все понял, но не хочу, чтобы они про это сплетничали и причитали надо мной. Это все; ладно, бубни дальше, а я попытаюсь уснуть. Проспать бы целый год – и проснуться здоровым!

– Ох да, это было бы так здорово!

Эти слова Роза произнесла с таким пылом, что Мак, тронутый, нащупал ее фартучек и уцепился за его край – как будто ему было приятно ощущать ее присутствие. Но сказал он лишь следующее:

– Ты у нас очень славная, Рози. Спой мне песню про «Березки»[24], она задумчивая, я под нее всегда засыпаю.

Роза, которой вполне хватило столь скромной благодарности за ее сочувствие, начала обмахивать Мака веером и мечтательным голоском запела дивную шотландскую песенку с припевом:

Погуляем, мой дружок, мой дружок,

Под березками в Аберфелди?

В песне поется про девушку, но что касается Розиного дружка, он удалился в Страну Грез минут через десять, ибо дурные новости и попытка принять их с мужеством лишили его последних сил.

Глава двенадцатая

«Ребята»

Роза поведала «родичам» что и как, и никто не стал «причитать» над Маком, не побеспокоил его ни единым нечутким словом. Он переговорил с врачом, тому оказалось нечем его утешить: выяснилось, что «мне это можно» равняется практически ничему, и лишь обещание, что рано или поздно он все-таки сможет понемногу вернуться к учебе – если все пойдет хорошо – заставило Мака смириться с его нынешними бедами. Осознав все это, он стал вести себя так хорошо, что окружающие надивиться на него не могли: они и не подозревали, сколько мужества таит в себе тихий Червь.

На мальчиков сильное впечатление произвели и громадность его беды, и его отношение к ней. Они очень старались ему помочь, хотя их попытки позабавить его и поддержать не всегда отличались особой продуманностью, и после очередного визита Клана с целью принести соболезнования Роза часто заставала Мака в совсем подавленном состоянии. Она по-прежнему оставалась его главной сиделкой и основной чтицей, хотя и мальчики старались вовсю, пусть и довольно беспорядочным образом. Иногда их сильно озадачивало то, что Мак предпочитает их обществу общество Розы, и они исподтишка докладывали друг другу, что «старина Мак у нас привык, что с ним сюсюкают». Однако они не могли не заметить, сколько пользы приносила Маку их кузина, а также сознавали, что лишь она не отлынивает от своих обязанностей, – этот факт порой вызывал у них тайные угрызения совести.

И уж в этой-то комнате Роза точно ощущала себя главной, потому что тетя Джейн многое оставила на ее усмотрение, быстро поняв, что ее опыт общения с больным отцом подготовил ее к обязанностям сиделки, а в данном случае ее юный возраст – скорее достоинство, чем недостаток. Мак заметил, что Роза умеет ухаживать за ним лучше всех, а Роза сильно привязалась к своему пациенту, хотя поначалу считала этого кузена наименее привлекательным из семерых. Он не отличался галантностью и утонченностью, как Арчи, или красотой и веселостью, как Принц Чарли, не был элегантным и обходительным, как Стив, или забавным, как Крысята, не излучал приязненности и доверчивости, как маленький Джейми. Мак был неотесанным, рассеянным, небрежным, неловким и довольно самовлюбленным – все это совершенно не привлекало утонченную девочку, любительницу красоты.

Однако, когда на кузена ее свалились все эти беды, она обнаружила в нем множество достоинств и быстро научилась не только жалеть, но и уважать и даже любить бедолагу Червя, который пытался проявлять терпение,