— Вот именно, — несколько неуверенно согласился он. — Я все решаю сам…

— Ну разумеется!

И Лилия широко, дружелюбно улыбнулась ему.

Печалин, помявшись, немного отступил от края.

— У меня к тебе будет только одна просьба, — продолжала Лилия.

— Да? — вновь напрягся студент.

— У тебя ведь есть новый мотоцикл?

— Ну есть, — вздохнул Печалин. — «Восход», с настоящим юпитеровским двиглом… Родители подарили на день рождения.

— Хорошие у тебя родители.

— Неплохие…

— Вернемся, однако, к мотоциклу. Ты не мог бы… ну как бы завещать его нам? Кому-нибудь с нашего курса? Очень, знаешь ли, хочется заценить настоящий юпитеровский двигл!

Печалин заморгал и отступил от края еще на шаг. Теперь он держался за ограждение обеими руками.

— Хотя лично мне гораздо нужнее твоя куртка, — продолжала болтать Лилия, изо всех сил стараясь не стучать зубами от холода. — Она ж у тебя японская, стильная, сорок восьмого размера… Идеально подошла бы моему парню. К сожалению, ты сейчас ее так уделаешь своей кровью и мозгами, что вряд ли удастся отстирать. Разве что отдать в химчистку…

Печалин скривился и перелез за ограждение.

— Или, все же, бензином попробовать…

Печалин подошел к Лилии:

— И это все, что ты хочешь мне сказать? Зная, что я сейчас умру? — спросил он оскорбленно.

Она пожала плечами.

— Все там будем. Вот, говорят еще, у тебя хорошие конспекты по органической химии, так я возьму их себе, ладно?

— А вот хрен тебе! — воскликнул Печалин и воздел руку в неприличном, подсмотренном в одном американском фильме жесте. — И вам всем хрен! — адресовался он к осторожно приблизившимся однокурсникам. — Мотоцикл им! Куртку! Конспекты! Не дождетесь, сволочи бесчувственные!

Он энергично протопал по крыше к люку и скрылся в нем, продолжая ругаться.

Лилия закрыла глаза и почувствовала, что замерзает. Она покачнулась. Но тут же ощутила на плечах благодатное тепло.

— Неплохо сработано, — услыхала она голос Александра Васильевича и обернулась.

Студенты исчезли, люк захлопнулся, они были на крыше одни, и на ее плечах был его пиджак. Лилия улыбнулась и потерлась щекой о мягкую, уютную, хранящую запах свежевыпавшего снега ткань.

Откуда-то издалека, но в то же время до странности близко послышался дверной звонок.

— Пора возвращаться, — сказал Александр Васильевич, — сдается мне, что это привезли угощение.

Он взял Лилию за плечи, притянул к себе, коснулся губами ее лба и исчез.

Лилия открыла глаза.

Она лежала на кушетке в своем кабинете, плед сполз с нее окончательно, и, должно быть, поэтому она ощущала, что ноги ее сильно замерзли. Но плечам и груди было тепло, даже жарко, а на лбу осталось невыразимо приятное ощущение нежной, тающей прохлады, в которой, однако, нет-нет да и проскальзывали огненные искорки.

По дороге к входной двери, звонок за которой дребезжал уже беспрерывно, Лилия глянула на себя в зеркало. Она выглядела как обычно, и на лбу ее не было никакого видимого следа. Все-таки это был сон, с облегчением и некоторым разочарованием подумала она.

* * *

Олег Павлович вернулся домой в самом мрачном расположении духа.

От созерцания соболевских картин ему лучше не стало. Никаких новых идей не возникло, а наоборот, появилось крайне неприятное подозрение, что, в отличие от художника он, Олег, занимается совершенно зряшным делом.

Художник создает нечто новое, то, чего раньше не было, чего никто раньше не видел, а если и видел, то не так.

Он же, Олег, зачем-то пытается переделать уже сделанное, доказать доказанное и утвердить утвержденное. Или, на худой конец, опровергнуть.

Но у него даже опровергнуть не получилось. Программа, которую он составил в считаные часы под влиянием того, что в гордыне своей принял за озарение, — полная чушь.

Она выдала не один, а несколько наборов «чисел Ферма», точнее — десять. После чего, замерев на секунду, для того, верно, чтобы перевести дыхание, выдала наборы № 11, 12 и 13. И продолжала бы выдавать и дальше, если бы Олег, дрожащей рукой, не остановил ее.

Все найденные программой числа были очень длинными десятичными дробями. Слишком длинными. Длинными настолько, что компьютеру не хватало точности, и он просто-напросто округлял результат до нужного знака.

Олег понял это практически сразу, оттого и остановил программу.

Хорошо еще, что чисел оказалось так много, с горечью думал он. Окажись результат единственным, я бы обрадовался (что там обрадовался — возликовал бы!) и, упиваясь собственной гениальностью, немедленно сел писать статьи в «Вестник Академии наук», английский «Mathematical Journal» и американский «Science».

Олег представил себе с недоумением пожимающих плечами российских академиков, ироническую улыбку сэра Эндрю Уайлса и презрительный гогот наглых американских профессоров и заскрипел зубами от душевной муки.

Именно в этот момент снова позвонила Полина.

Олег дикими глазами глянул на засветившийся экран, выругался и швырнул мобильник в стену. «Sony Ericsson» последней модели, очень дорогой и практически новый, купленный им с последней удачной халтурки, жалобно вякнул последний раз и рассыпался мелкими пластмассовыми детальками.

«Нервы у меня, однако, стали ни к черту, — подумал Олег. — Видели бы меня сейчас ученики, сразу перестали бы называть Большим Змеем и Вещим Олегом. Лечиться вам надо, Олег Павлович, сказали бы. К невропатологу сходить. Или к этому, как его, психологу».

Кстати, Катя как-то говорила в учительской, что у нее есть хороший знакомый психолог. Точнее, знакомая.

А что, может и в самом деле сходить, пока крыша не поехала окончательно?

«До чего я дошел, — возмутился Олег. — К психологу собрался! Правильно Соболев меня бабой обозвал — баба и есть!

Все. Хватит. Довольно. Сейчас мы тут все приберем и пойдем покупать себе новый телефон. Кстати же, под Новый год должны быть серьезные скидки. А потом вернемся домой, сделаем себе в честь праздничка, не простой кофе, а кофе с коньяком и ляжем спать.

Потому что надо же наконец выспаться».

* * *

Олег брел по улицам, полным предновогодней суеты. В толпе радостно настроенных людей, спешащих домой или в гости, к праздничному столу, он был один со своей усталостью, холодным безразличием и тоской. Ну, или ему казалось, что он был один. Потому что он ничего и никого не замечал.

Он-то не замечал, а вот его заметили. Заметили сразу, как только он вышел из метро, и вот уже двадцать минут профессионально «вели» двое сотрудников милиции — оперуполномоченный старший лейтенант Петров и младший оперуполномоченный прапорщик Васильев.