Лилия расстегнула шубку и вытерла со лба выступивший бисеринами пот.

Она должна быть где-то здесь. Ну да, конечно, вон она — лежит прямо на песке в пальмовой тени. Отсюда не рассмотреть, но, кажется, на ней даже нет купальника. А впрочем, зачем ей купальник — на необитаемом-то острове?

Лилия в нерешительности переступила с ноги на ногу, раздумывая сойти ли ей с темного паркета приемной на белый песок неведомого берега или нет.

Лежащая в отдалении фигура лениво приподняла руку, разжала ладонь — песок, сверкая солнечными искрами, так же лениво заструился вниз.

Лилия смущенно, словно ее застали за подглядыванием какого-то интимного момента, отвела глаза. Потом решительно повернулась к двери.

Отдыхай, Лиза, подумала она, очень осторожно закрывая за собой дверь. За десять лет работы в обычной районной больнице ты заслужила несколько минут абсолютного покоя и тишины. Отдыхай и не думай о том, что, как и почему.

Я тоже не буду об этом думать.

«Поскольку происходящее мне не мерещится (да-да, я в этом уверена, потому что уже дважды больно ущипнула себя за руку и несколько раз крепко зажмурилась, давая галлюцинациям возможность мирно и самостоятельно покинуть помещение), я ничего крепкого пока не пила и, вообще, нахожусь в здравом уме и твердой памяти, остается лишь признать, что все это происходит на самом деле».

Не надо пытаться понять и объяснить. Надо просто признать и поверить. В конце концов, вот-вот наступит новогодняя полночь, а в это время и не такое бывает… наверное.

Лилия посмотрела на свои золотые наручные часики и без особого удивления убедилась, что стрелки по-прежнему показывают одиннадцать часов. Праздничную полночь приятно немного и задержать, вспомнила она слова классика.

Куда, в самом деле, спешить-то?

* * *

Тем не менее в своем кабинете Лилия надеялась застать именно кабинет, а не фотостудию, берег моря или борт космического корабля. Ну да, кто-то же из них говорил, что самым тайным и сокровенным желанием было и осталось — слетать в космос…

В кабинете, к счастью, все было как должно. Свет выключен, шторы на окнах опущены. На письменном столе горит успокоительным светом экран компьютера с привычной картинкой — веткой розовой сакуры на фоне голубой горы Фудзи.

«Большое спасибо, — с чувством поблагодарила Лилия. — Тут я могу немного отдохнуть, расслабиться, перевести дух. А главное — я могу наконец снять эту шубу; хоть она и легкая, и красивая и очень мне идет, а все же шуба».

В Клубе сейчас было, как никогда, тепло и даже пахло тропическими растениями.

Да и к чему ей Снегуркина шуба, если все гости уже съехались?

Все, кроме Александра Васильевича и Кати. Но Александр Васильевич прибудет, когда сам сочтет нужным; да и не гость он сегодня в Клубе, а, скорее, хозяин. Что же до Кати, то она, скорее всего, не придет. Должно быть, у нее получилось с этим ее математиком, и они решили встречать Новый год вдвоем.

Лилия улыбнулась и мысленно пожелала Кате удачи.

Потом машинально, по привычке, тронула компьютерную «мышку».

Ветка сакуры на экране исчезла. Вместо нее возникла внутренность небольшого, но явно очень богатого театра, с золоченой лепниной, с расписным, в музах и амурах, потолком, с которого свешивалась люстра, похожая на перевернутый вниз хрустальный фонтан, с обитыми зеленым плюшем креслами.

Лилия мгновенно ощутила себя сидящей в партере, среди разодетой публики, безмолвно, с выражением полнейшего внимания и восторга следившей за происходящим на сцене.

А на сцене давали «Трех мушкетеров». Присмотревшись, Лилия узнала в королеве Анне Австрийской свою последнюю подопечную, Олесю. Узнала не сразу, потому что грим, пышный белокурый парик и расшитое золотом, алое бархатное платье сделали из тусклой, тощей и бледной Олеси практически красавицу.

Но еще более чем внешний вид Олеси, сидящей на троне и томно обмахивающейся огромным страусовым веером, Лилию поразил сам спектакль.

Эта была какая-то новая, неизвестная ранее трактовка известного сюжета. По этой трактовке не только герцог Бэкингем, но и д’Артаньян, и даже сам муж — король были без памяти влюблены в королеву и наперебой добивались ее взаимности. А между пышащими страстью соискателями прохаживался в своей алой мантии злодей — кардинал, который тоже был влюблен в королеву, но почему-то до поры до времени изображал из себя ее врага и недоброжелателя.

Ни Констанции Бонасье, ни прекрасной, но коварной миледи не наблюдалось вовсе. Придворные дамы и служанки были все, как одна, почтенные пожилые особы, которые ни в каком случае не могли составить конкуренцию блистательной королеве. Королева Олеся одна царила на сцене, притягивая, как магнитом, все мужские взгляды зрителей и актеров.

Полюбовавшись на белокурого красавца Бекингэма, протягивающего королеве алмазные подвески, на жгучего брюнета д’Артаньяна, то и дело подкручивающего усы и размахивающего шпагой, на тихого, бледного, в каштановых кудрях короля, который сидел себе в сторонке и писал ветреной супруге любовные стихи, Лилия покачала головой и выключила компьютер.

Зажгла настольную лампу.

И только тогда заметила в стоящей на столе длинной и узкой стеклянной вазе веточку черной орхидеи.

Орхидея была настоящая, редчайшего вида Cymbidium Kiwi Midnight. Та самая, за кражу которой больше ста лет назад туземцы одного дикого племени в бассейне реки Амазонки подвергли мучительной казни предприимчивого английского ботаника Джорджа Кранлея.

Ее лепестки, разумеется, не были совсем черными — у орхидей не бывает черного пигмента. Но они были настолько темно-темно-пурпурными… как самая мягкая, теплая, темная тропическая ночь.

Вот, значит, откуда аромат, подумала Лилия, благоговейно прикасаясь кончиками пальцев к нежным бархатистым лепесткам.

* * *

Что это была именно Cymbidium Kiwi Midnight, а не Black Butterfly и уж тем более не обычный Phalaenopsis, Лилия поняла сразу. Она неплохо разбиралась в орхидеях, особенно в редких и необычных видах.

Было в ее жизни время, когда она всерьез увлеклась этими прекрасными экзотическими растениями — как раз за несколько месяцев до знаменательной поездки к тетке в Великий Устюг. Она ездила по цветочным выставкам, накупила различной справочной литературы, каких-то специальных горшков с терморегуляцией и даже подумывала о создании на южном подоконнике небольшой оранжереи.

Вернувшись же из Великого Устюга, переключилась с проблем правильного подбора сфагнума для усыхающих корней и борьбы с пожелтением цветоноса на другие проблемы…

Так и остались лежать невостребованными выписанные по почте горшки и разборные конструкции для домашней оранжереи; хорошо хоть мешками с почвой не успела запастись, а главное, не успела приобрести сами саженцы. А то погибли бы они безвременной и жалкой смертью от ее невнимания, за что потом ей было бы стыдно.