Осталось немного!

Сердце бьётся чаще.

Я всматриваюсь и разбираю надпись на здании: «БОЛХОВ». Это вокзал. Только поезда отсюда давно не ходят. Жадная пустота глотает звуки моих шагов. Никого кругом – лишь я и она.

Сворачиваю за угол. Тороплюсь. И неосторожно цепляю густую тень. Вязкая чернота тянется за моими подошвами. Я чувствую холодное прикосновение!

Бегу, задыхаясь. Один квартал, другой…

Почему сумерки не становятся светлее?

Я оборачиваюсь.

Длинный силуэт пролег на целый километр. Моя тень. Огромная, жуткая, – словно впитавшая всю тьму по дороге, всю разлитую по городу ночь…

Красный лучик выглядывает из-за крыши. Тянусь к нему и он гаснет. Будто мои пальцы сотканы из мрака. Черными языками ночь вросла в мою кожу.

Тьма – живая. Она смеётся. Сотнями глаз таращится через прорези масок:

«Ты с нами, Денис? Ты с нами!»

Затыкаю уши. И вдруг, среди неумолчного бормотания, разбираю ещё один голос:

– Денис!

Вздрагиваю. Оглядываюсь. Никого кругом. Только я и пустота…

– Денис!

Сердце бешено колотится. Комок подкатывает к горлу.

Я выхватываю нож. И начинаю срезать с себя тьму. Как холодную чешую – вместе с кожей. С красными ошмётками плоти. Открытыми ранами горят на запястье цифры: 321423.

– Денис!

– Я иду… – сквозь боль и страх, сквозь чёрный водоворот, – Я иду, мама!

Кто-то касается моего плеча. Совсем легонько, будто с опаской.

– Эй…

Я открыл глаза. И увидел тревожную физиономию Кирилловича.

– Денис, тебе плохо?

Я вздохнул. Опустил веки. Красная тьма ещё клубилась перед глазами. А голос – такой родной и знакомый – уже растаял. И почти стёрся из памяти… Обидно.

– Эй!

– Всё в порядке.

– Ты стонал во сне…

– Фигня, – пробормотал я. Сел на жёсткой «постели», торопливо задрал рукав куртки.

Ну, да… Чистая кожа. Никаких ран и цифр на запястье. Лишь красные точки комариных укусов…

– Тебя знобит? – озабоченно спросил Кириллович.

– Фигня, – повторил я, выбираясь из логова, устроенного в зарослях боярышника, – Просто холодно.

Было уже утро. Пасмурное, неприветливое. И все таки, ещё летнее.

Я размялся, замахал руками. Попрыгал, поприседал. Быстро согрелся. Чувствовал я себя терпимо. Только зудело после комариных «налётов» лицо. И слегка ломило в спине. Вероятно, последствия ночёвки на свежем воздухе.

Старик уже раскидал маскирующие сучья над ямкой. Теперь колдовал, реанимируя костёр.

Я отправился к реке и умылся.

Когда вернулся, в подвешенных на веточках банках кипятилась вода. Мы позавтракали вчерашними беззубками. Запили их горячей водой.

– В принципе, и кузнечики хороши, – рассуждал Кириллович, отхлёбывая из банки мелкими глотками, – Отрываешь лапки, крылья и жуёшь чистый протеин…

Я улыбнулся.

После беззубок и лягушек, кузнечики меня не шокировали. Я пил кипячёную воду и почти не вслушивался в гастрономические рассуждения старика.

– … мы раньше с одним биологом ходили – тот вообще ел всё, что движется. «Фауна, – говорил, – У нас скудная. Зато отравы почти не бывает.»

– Кириллович, – мягко перебил я, – Скажи, а вот, если в памяти только голос… и ничего больше?

– Голос?

– Да. Очень близкого человека.

– Память – штука причудливая. Я у меня например до сих пор перед глазами узор на кофточке одной… одной моей знакомой. Сорок лет минуло. Уже и лицо её почти забылось. А эта чепуха осталась…

Кириллович хлебнул воды и едва не поперхнулся. До него вдруг дошло:

– Ты что-то вспомнил, Денис?! – по глазам было видно, он искренне за меня обрадовался. И наверное, мечтал о моменте, когда инфантильный киллер превратится в героя-подпольщика.

Я пожал плечами:

– Увы. Слишком мало.

Те цифры на запястье. Что они означают? Личный номер? Номер телефона? Код банковской ячейки?

Во всяком случае, рассказывать об этом не стоит. Даже другу.

После завтрака мы потушили костёр. Присыпали ямку с пеплом землей, замаскировали сучьями, хвоей. И отправились к реке мыть руки и умываться. Не то, чтобы мы сильно насытились. Но всё таки можно оправляться в дорогу.

– Придётся потерпеть, – объяснял старик, – Из леса лучше не высовываться. Пока не уйдём подальше на юг. А там будет легче. Огороды, живность…

– Чужие огороды?

– И живность – чужая, – кивнул Кириллович, – Только голод – свой. Пока на работу не устроимся – будем брать всё, что пошлёт судьба.

– Вряд ли это понравится хозяевам, – усмехнулся я.

– Как говорил мой знакомый биолог: умение не попадаться – одно из главных достижений эволюции.

– И где он сейчас, этот умник?

– Обычная история. Не выдержал конкуренции с более совершенным видом.

– С полицаями?

– Нет, – вздохнул Кириллович, – С вирусами… Летальный грипп.

Банки решили взять с собой. Посуда – вещь необходимая. Старик пучком хвои драил их от сажи и полоскал в реке. А я сидел рядом и смотрел на медленную воду.

Я пытался вспомнить тот голос. И не мог. Лишь щемящее чувство теплилось до сих пор. Радость пополам с горечью.

– Ну… Думаю хватит, – сказал Кириллович, любуясь отмытыми, но все равно ржавыми до безобразия банками. Продел через дырочки старый шнурок и повесил «посуду» себе на шею:

– Идём, что ли?

– Ага, – кивнул я, но так и тронулся с места.

– Эй, Денис?

– Кириллович, что ты слышал о Болхове?

Он моргнул. Озадаченно насупил брови:

– Вроде, есть в округе такой городок.

– Что-нибудь особенное там имелось?

– Ребята рассказывали, был там какой-то научный центр. И кажется, его сильно бомбили… В общем, от городка почти нечего не осталось.

– Ясно, – я опустил веки и опять увидел здание вокзала с надписью «БОЛХОВ». Чётко, в деталях – как наяву.

– А почему ты спросил, Денис?

– Я туда иду.

Старик онемел. Растерянно вытаращил на меня бледно-голубые глаза:

– Но ведь это… в обратную сторону. Это значит, возвращаться назад.

– Правда? Значит, я вернусь.

Он покачал головой: