Через несколько лет и всемогущему “владельцу заводов, газет, пароходов” пришлось пожалеть о том, что рынок акций никто не регулирует. В битве за компанию “Эри” сошлись титаны “позолоченной эры”. Руководители компании, на которую нацелился Вандербильт, Джеймс Фиск и Джей Гулд каждый день допечатывали новые акции и выбрасывали их на рынок. Титаническая борьба с участием судей, полицейских и местных политиков закончилась тем, что соперникам пришлось соревноваться за то, кто предложит большую взятку членам ассамблеи штата Нью-Йорк, и заключать невеселую для обеих сторон мировую.

Зато уроков эта история преподнесла немало. Граждане поняли, что фондовый рынок без общественного контроля – настоящие джунгли, бизнесмены – что худой мир или игра по хоть каким-то правилам может быть лучше доброй ссоры; а политики – что регулирование может приносить не только общественную, но и личную – голосами избирателей – выгоду.

За прошедшие сто с лишним лет триумфальное наступление государства на территорию частного предпринимательства сменилось контрнаступлением сторонников свободы рынка. В конце XIX века первые попытки регулирования отраслей промышленности встречали ожесточенное сопротивление со стороны бизнеса. Через сто лет, в конце XX века, каждый шаг на пути дерегулирования – движения в обратную сторону – сопровождался возгласами восторга. В 2008 году Всемирный банк отрапортовал, что за два предшествующих года пятьдесят пять стран в мире упростили процедуры регистрации предприятий и выдачи лицензий.

Трудно даже представить себе, как жили наши не столь далекие предки. Двести лет назад никто не проверял качество продуктов в магазинах, наличие средств для тушения пожаров в поездах, прочность построенных зданий и надежность выпущенных компанией ценных бумаг. Теперь за всем этим следят регулирующие органы. Как же можно было жить без них?

Оказывается, можно было. Главную роль в обеспечении правильных стимулов для бизнесменов помимо рыночной конкуренции играли суды. Человек, отравившийся купленным продуктом, пострадавший от пожара в поезде или потерявший родственника из-за обрушившегося здания, мог подать на виновника в суд. Там решалось, должна ли была компания повесить огнетушитель или не допустить попадания некачественного продукта на прилавок. Если суд решал, что должна была, приходилось платить. Это заставляло компании хоть как-то беспокоиться о благе потребителей. Иными словами, цели – создание правильных стимулов для предприятий и их владельцев – достигались без всякого видимого регулирования.

В Америке XIX века – модельном примере “свободного” капитализма – эта схема работала до середины столетия. До того самого момента, как стали появляться компании настолько большие, что иски потребителей против них потеряли судебную перспективу. Суды, которые прекрасно работали с исками против продовольственных лавок, оказались совершенно беспомощны перед лицом железнодорожных компаний и быстро растущих металлургических, банковских и нефтяных монополий[29]. Против Рокфеллера, Гулда, Меллона суд был бессилен.

Американский капитализм спасла политика. На растущую неспособность судебной системы заставлять бизнес думать об общественном благе ответила система политическая. Если раз за разом не получается убедить судью и присяжных, что пожар в поезде был результатом явной бездеятельности компании – такие у нее сильные адвокаты, или если гигантской корпорации по плечу любая разовая компенсация, то можно принять закон, определяющий количество огнетушителей, которые должны быть установлены в каждом вагоне, размер штрафа за отсутствие огнетушителя и создать орган, который станет заниматься учетом огнетушителей. На выборах – и на местном, и на национальном уровнях – стали побеждать политики, предлагающие в своих предвыборных платформах разные формы регулирования.

Первыми руководителями регуляторных агентств были энтузиасты, поставившие своей целью борьбу за общественное благо. Неудивительно, что первые экономические теории регулирования говорили только о пользе государственного вмешательства. Правительство вмешивалось в работу только тех рынков, на которых видны были какие-то сбои. Да и последствия реформ давали о себе знать: между 1900 годом, когда появились первые регуляторные требования к безопасности на железных дорогах, и 1915-м количество жертв в расчете на пассажиро-милю упало в 25 раз! Кто бы тогда мог подумать, что коррумпированными могут быть не только судьи, но и бюрократы, занимающиеся регулированием?

Первая экономическая теория регулирования, получившая распространение в 1930-х годах, в науке ассоциируется с именем Пигу – именно он обосновал использование корректирующих налогов. Помните борьбу с пробками, курением и жирной пищей? Теория регулирования Пигу говорит о том, что не стоит полагаться на эффективность рынка самого по себе, без вмешательства правительства. Иногда есть опасность монополизации рынка – в этом случае нужна антимонопольная политика. В других случаях вредит избыточная конкуренция, не позволяющая рынку развиваться. В этом случае нужны ограничения конкуренции. Например, выдача лицензий.

Проще всего увидеть результаты этого подхода на примере рынка услуг мобильной связи. Если бы не антимонопольное регулирование, трем основным конкурентам на российском рынке – МТС, “Мегафону” и “Билайну” – было бы выгодно объединиться или хотя бы скоординировать свои рыночные стратегии. Тогда они получали бы большую прибыль, а мы все платили бы больше за мобильную связь.

С другой стороны, если бы компаниям можно было входить на рынок мобильной связи свободно, не получая лицензий, то, возможно, на этот рынок никто бы не вошел. Обеспечение сетевой связи требует значительных инвестиций: нужно построить вышки, закупить необходимое оборудование и организовать систему взимания платы за звонки. Предпринимателю, который решает, стоит ли вкладывать деньги в этот бизнес, хотелось бы иметь какие-то гарантии будущих прибылей. Если гарантии слабые, меньше стимулов в это дело вкладываться. Ограниченное количество выдаваемых лицензий – как раз такая гарантия. Чем меньше выдано лицензий, тем слабее конкуренция, тем больше приходится платить потребителям и тем больше прибыль компаний.

Другой взгляд на регулирование, при котором оно оказывалось не столь уж полезным явлением и было вызвано вовсе не заботой об общественном благе, предложил в 1960–1970-х годах профессор Чикагского университета Джордж Стиглер, в будущем первый нобелевский лауреат, сделавший научную карьеру в бизнес-школе. По Стиглеру, регулирование отрасли – в интересах прежде всего тех, кто в этой отрасли уже работает[30]. Тем, кто уже вошел на рынок, выгодно, чтобы входные барьеры были высокими. Например, можно законодательно ввести специальные требования к качеству или даже внешнему виду продукции. Это повысит издержки компаний, которые только планируют войти на рынок. Если барьеры высоки, то прибыли тех, кто защищен барьером, не так сильно страдают от конкуренции. Неудивительно, что на практике регулирование столь часто оборачивается монополией или разделом рынка между несколькими крупными игроками. Именно в случае монополии выгода тех, кто уже находится на рынке, максимальна, а потребители получают меньше, чем в случае конкуренции двух и тем более множества компаний. И платят за это “меньше” более высокую цену.