Что можно ответить на абстрактный вопрос: нужна ли активная промышленная политика? Классический ответ выглядит так: нет, не нужна, когда речь идет о вмешательстве в дела компаний на новых, динамично развивающихся рынках. Там нужны не деньги на разработку продукта, а правила игры, позволяющие компаниям быстро и легко входить в отрасль и быстро и безболезненно умирать в случае неуспеха. Потребительский спрос лучше определит области приложения капитала, чем самый квалифицированный и высокоморальный чиновник. Да, нужны, если речь идет не о разработке высокотехнологичного продукта или постройке суперзавода, а о строительстве, скажем, автомобильных дорог. Надо только следить, чтобы деньги не разворовали.

Впрочем, сколько бы примеров провалов государства ни приводилось, у сторонников активного вмешательства находятся новые соображения в его пользу. Родрик видит следующее оправдание государственной промышленной политики[33]: пусть цены, которые устанавливаются на рынке, – наилучшие сигналы о том, куда и сколько нужно инвестировать. Может так случиться, что, поскольку какого-то продукта на рынке нет, нет самого этого рынка и даже еще нет соответствующей отрасли, то нет и способа увидеть ценовой сигнал, что здесь заложены невиданные возможности и неслыханные прибыли. Предоставленному самому себе бизнесмену не хватает стимулов для поиска этих еще никому не известных рынков и отраслей. В случае провала все издержки придется нести самому, а в случае успеха другие предприниматели воспользуются усилиями первооткрывателя. Вот здесь-то и нужно вмешательство!

Правда, в России все разговоры о “предпринимательском духе” как главной движущей силе развития не очень-то приживаются. Тем, кто в данный момент находится у власти, хочется, чтобы государство инвестировало и управляло экономикой напрямую. Конечно, когда чем-то управляешь, легче наживаться, но, возможно, у страсти к дирижизму есть психологическая подоплека. Социологам хорошо известно, что люди гораздо больше боятся летать на самолетах, чем ездить на машинах. В то же время, если посмотреть на данные, правильно учитывающие время, проводимое человеком в разном транспорте, шанс погибнуть в авиакатастрофе куда меньше, чем шанс разбиться, управляя автомобилем. Объяснение состоит в том, что машина дает человеку ощущение, что он контролирует ситуацию, а в самолете происходящее никак от него не зависит. Точно так же дело обстоит с промышленной политикой: пусть нет особых причин думать, что она принесет успех, но позволить рынку самому решать проблемы – это что же, пристегнуться и расслабиться. А в случае промышленной политики мы держим руки на руле. И ведь есть еще возможность давить на газ!

В 2008 году несколько крупных стран, среди которых были Россия, Китай и Мексика, потребовали от Всемирного банка прекратить выпуск и распространение отчета “Показатели эффективности государственного управления”. В 1998 году, когда данные были собраны впервые, никто не рассчитывал, что проект, в рамках которого исследовательский отдел Всемирного банка собирает все мировые рейтинги качества государственного управления в одном месте, просуществует так долго и окажется столь успешным. А через десять лет его захотели закрыть, и не потому, что результаты не вызывали доверия. Как раз нет. Просто некоторым странам не понравилось, что качество государственного управления в них оценивается невысоко.

Если бы проект не был успешным, то на его результаты никто не обратил бы внимания и никто не старался бы его закрыть. Неэффективные программы в международной организации могут существовать годами. Но в том-то и состоит несчастное свойство любого содержательного рейтинга, что дать первое или даже второе-третье место сразу всем совершенно невозможно. Тем более что “показатели эффективности управления” не придумываются во Всемирном банке. Все, что делают исследователи, – сводят в индексы результаты всех работ, которые они могут найти, от научных статей до аналитических записок, которые пишут экономисты в инвестбанках по заказу крупных клиентов.

Что, собственно, хотели запретить Всемирному банку представители девяти стран? Собирать и сравнивать рейтинги, которые составляют по самым разным поводам и самым разным заказам самые разные организации по всему миру. Это делают эксперты, и ими интересуются инвесторы. Индивидуальных инвесторов, конечно, волнует не только место в индексе, но и многочисленные подробности: им важна не только общая оценка инвестиционного климата, но и детали. Однако для крупных фондов, решающих, где – в России или Бразилии – разместить свои средства, рейтинги экономического развития и предпринимательского климата значат много. A что это за рейтинги?

Во-первых, те, которые составляют международные агентства – Всемирный экономический форум и Gallup – по опросам граждан и компаний. Во-вторых, те, что публикуют банки и агентства, занимающиеся содействием экономическому развитию, такие как Европейский банк реконструкции и развития. Сюда же входят отчеты американских правительственных агентств, занимающихся экономикой развития. В-третьих, рейтинги неправительственных организаций: Freedom House, “Репортеры без границ” и других. Наконец, четвертую категорию составляют все мыслимые бизнес-издания, занимающиеся подсчетом страновых рисков.

Отчет о качестве управления, который подготовили сотрудники Всемирного банка, ранжирует страны по шести параметрам: учет мнения населения и подотчетность государственных органов; политическая стабильность и отсутствие насилия; эффективность работы правительства; качество законодательства; верховенство закона и борьба с коррупцией. Если спросить экономиста, насколько важны эти характеристики для развития бизнеса, он кивнет: конечно, все они важны. А если спросить, какие важнее, пожмет плечами: все они важны.

В том, что качество государственного управления – важный фактор экономического развития, никто и не сомневается. Вот только что такое качественное управление, непонятно. Если всей экономикой в стране командует правительство, то оно может делать это и плохо, и хорошо. На практике плановые экономики выступили в ХХ веке неудачно, но теоретически они могли бы оказаться и вполне успешными. И напротив, отсутствие государственного регулирования может быть как разумным выбором ответственных политиков, так и следствием полного хаоса в госсекторе. Например, в США, стране, в которой сосредоточена большая часть ведущих мировых университетов и научных центров, нет министерства, которое занималось бы высшим образованием. Означает ли это, что без министерства обязательно лучше? Нет, потому что таких министерств нет в самых отсталых странах Центральной Африки – они там со временем появятся и будут двигателем прогресса.

Или взять другой пример. Коррупция, являющаяся с точки зрения экономиста чуть ли не универсальным злом, может свидетельствовать о том, что в стране все-таки существуют какие-никакие государственные органы. Если бы от чиновников ничего не зависело, какой смысл был бы давать им взятки?