Так вот, а теперь история. Четыре года назад, в один прекрасный день, не предвещавший поначалу никакой беды, в мой кабинет ворвались пятеро вооружённых оперативников. Впрочем, оружие им не пригодилось – сопротивления я оказывать не стал, зная, что это только ухудшит моё положение. Всё прошло тихо и мирно: мне предъявили постановление о задержании и защёлкнули на запястьях наручники. Спустя несколько часов я оказался в изоляторе временного содержания.

Ещё чуть позже меня вызвали к следователю, предварительно предложив получить бесплатную юридическую консультацию, однако с целью экономии времени я от неё отказался, равно как и от участия в допросе защитника. Я понимал, что даже сам адвокат Дьявола – в случае, если бы рогатый согласился мне его на время предоставить – и тот не отмазал бы меня от тюремного заключения.

Следователем оказалась совсем молодая девушка – передо мной сидела стройная эпатажная брюнетка. Даже не знаю, что именно в её образе зацепило меня больше всего: то ли тёмные глаза – неестественно большие, с красноватым отблеском (наверное, линзы – подумал я), то ли яркая подводка, которой они были обведены, то ли иссиня-чёрное, оголяющее шею, короткое каре. А может быть, мне понравились её бесцветные губы или аккуратный, аристократический профиль лица. Одно могу сказать совершенно точно – я заинтересовался её внешностью настолько, что при всём желании не смог этого скрыть. Уголки моих собственных губ сами собой поползли вверх.

Видя, что я улыбаюсь, она стушевалась, опустила глаза и принялась перебирать документы в своей папке, ища необходимый бланк. Руки её не слушались, бумаги не находились, а из-под манжета рубашки, к тому же, очень некстати выскочил браслет – тонкая серебряная цепочка с кулоном в виде анкха10.

– Я тоже в юности был готом, – с пониманием подметил я, указывая на украшение. Мне хотелось как-то приободрить её и показать, что я настроен доброжелательно.

Однако от моих слов брюнетка смутилась ещё больше. Промолчав, она поспешно убрала подвеску обратно, а потом наконец-то выудила протокол допроса и выложила его на стол. С облегчением выдохнув, оправила свой китель, проверяя, хорошо ли он на ней сидит, и только после этого снова решилась на меня взглянуть. Её щёки, ещё секунду назад белые, заметно порозовели.

– Как вас зовут? – она обратилась ко мне настолько робко, будто это я был следователем, а вовсе не она.

– Вам полностью?

Девушка еле заметно кивнула.

– Коршунов Александр Константинович.

– Число, месяц, год рождения?

– 10 ноября 1985 года.

Внося дату в протокол, она отметила задумчиво:

– Значит, вам всего двадцать шесть…

– Так точно. А вам? – не знаю, зачем я это ляпнул, наверное, хотел ещё раз попытаться разрядить обстановку.

– Двадцать два, – негромко ответила она, но тут же спохватилась. – Это к делу не относится.

Дальше юная следовательница задала мне ещё несколько формальных вопросов (в том числе с особым интересом навела справки о моём семейном положении) и старательно внесла ответы в соответствующие графы. Не прошло и двадцати минут, как мы смогли перейти к сути дела:

– Александр Константинович, вы обвиняетесь в мошенничестве, то есть хищении чужого имущества или приобретении права на чужое имущество путем обмана или злоупотребления доверием, совершенном организованной группой лиц в особо крупном размере, иными словами, в преступлении, предусмотренном частью 4 статьи 159 Уголовного Кодекса Российской Федерации. Скажите мне, пожалуйста, – она умоляюще на меня взглянула, – вы признаёте свою вину?

– Признаю.

– Вы согласны сейчас дать полные и правдивые показания по этому делу?

– Разумеется. А зачем ещё, по-вашему, меня сюда привели?

– Тогда подпишите здесь, – дрожащими пальцами она придвинула ко мне лист протокола и ручку.

– Да вы не бойтесь так, – подбодрил её я. – Я вас не трону. Сами же сказали, я всего лишь мошенник, а не серийный убийца.

Девушка, снова встретившись со мной глазами, едва различимо закусила губу. Некоторое время мы молча смотрели друг на друга, затем она со вздохом прервала затянувшуюся паузу:

– Что ж, давайте начнём.

Следующие два часа я во всех подробностях рассказывал ей о том, какими махинациями занималась наша компания – объяснял, что именно мы делали, как, а главное, зачем. С одной стороны, мне хотелось пожалеть её и отпустить пораньше, но с другой – сократить свой рассказ я не мог, потому что наворотил я за последние несколько лет немало. Однако следовательница, казалось, вовсе не спешила завершать допрос и отправляться домой, она слушала меня взахлёб и всё чаще забывала за мной записывать – изредка мне даже приходилось напоминать ей об этом. А когда, наконец, все мои приключения до мелочей были зафиксированы на бумаге, девушка кашлянула, поблагодарила меня охрипшим от долгого молчания голосом и добавила совсем тихо:

– Безусловно, ваше чистосердечное признание будет учтено следствием, однако на данный момент отпустить вас под подписку о невыезде не представляется возможным. Сегодня я направлю в суд ходатайство о заключении под стражу, и в течение двух суток вас переведут в СИЗО, где вы пробудете вплоть до окончания срока предварительного расследования по вашему делу. Пока это всё, что я могу вам сказать.

– Этого более чем достаточно, благодарю.

Мы попрощались. С некоторым, как мне показалось, сожалением она распорядилась увести меня обратно в камеру, и я послушно проследовал с конвоиром.

Ночью я спал относительно спокойно, не считая того, что мне, словно в каком-то бреду, мерещились во сне её глаза. Два этих чёрно-красных омута буквально преследовали меня, куда бы я ни шёл. На несколько секунд я просыпался, отмахивался от наведённого морока, но потом опять погружался в дремоту и снова видел перед собой их неестественный кровавый блеск.

Эта пытка закончилась только с приходом утра, когда меня разбудили, чтобы ещё раз отвести в комнату для допросов. На сей раз идти туда я не торопился, справедливо возмущаясь, что вчера уже всё рассказал «той вашей девочке», а сегодня хотел бы отоспаться перед переездом в следственный изолятор, но доводов моих никто не слушал. На мои реплики вообще не обращали никакого внимания.

И лишь войдя в кабинет, я понял, в чём была причина такого немногословного поведения со стороны конвоя. У меня самого незамедлительно пересохло во рту, и поток ругательств в одночасье иссяк. За столом, пристально глядя мне в глаза, сидел зрелый мужчина в генеральской форме.

Дверь помещения захлопнулась, отрезав мне путь к спасению, и я вынужденно опустился на табуретку напротив генерала. Ничего не говоря, мужчина внимательно сверлил меня взглядом. Это продолжалось минуту, не дольше, но за эти мгновения моя голова успела наполовину поседеть. Наконец, сжалившись, он показательно выложил перед собой протокол моего допроса и заговорил: