— Куда все это ведёт, Декстер?

— Терпение, профессор, — сказал он, вновь раскуривая свою сигару, которая уже несколько минут как прекратила тлеть. — Не все из нас наделены таким острым академическим умом, как у тебя.

— Ладно, продолжай, — улыбнулся Скотт. — Поскольку для моего «острого академического ума» пока ещё нет пищи.

— Теперь я подхожу к тому, что тебе понравится. Ханна Копек внедрена в представительство иракских интересов при посольстве Иордании в Париже не для того, чтобы заниматься агентурной деятельностью.

— Тогда зачем вообще нужно было внедрять её туда? И потом, почему ты так уверен в этом? — спросил Скотт.

— Потому что агент МОССАДа в Париже — как бы это сказать — оказывает нам небольшие услуги в свободное от работы время, и он даже не был поставлен в известность о её существовании…

Скотт ухмыльнулся:

— Ну и зачем девицу внедрили в посольство?

— Мы не знаем, но наверняка раскопаем. Мы считаем, что Рабин не может ударить по Саддаму, пока Копек во Франции, поэтому наша задача-минимум — выяснить, когда она возвращается в Израиль. И тут наступает твой черёд.

— Но у нас уже есть человек в Париже.

— Даже несколько, но любого из них МОССАД узнает за сто метров, а иракцы, я подозреваю, — за десять. Итак, раз Ханна Копек находится в Париже, не раскрывая себя моссадовскому «соне», я бы хотел, чтобы ты тоже оказался там, не раскрывая себя нашим людям. Если, конечно, решишься оставить на некоторое время свою Сьюзан Андерсон.

— Она сбежала от меня, как только её дружок вернулся со своей конференции. Она позвонила на прошлой неделе и сказала, что они собираются пожениться в следующем месяце.

— Тем более есть причина, чтобы отправиться в Париж.

— В погоню за диким гусем.

— Эта гусыня вот-вот может снести нам золотое яйцо. И в любом случае я не хочу прочитать об очередной «блестящей операции израильтян» на первой полосе «Нью-Йорк таймс», а затем объясняться с президентом, почему ЦРУ ничего не знало об этом.

— Но с чего мне хотя бы начать, оказавшись там?

— Когда подвернётся возможность, попытайся войти с ней в контакт. Скажешь, что ты агент МОССАДа в Париже.

— Так она мне и поверила.

— А почему бы нет? Она не знает, кто агент, знает только, что такой есть. Скотт, мне нужно знать…

Дверь распахнулась, и вошёл Декстер-младший.

— Как прошло собеседование? — спросил его отец. Юноша прошёл в комнату и, рухнув в кресло, продолжал молчать.

— Что, так плохо, да, сын?

— Господин Маршалл, рад познакомиться с вами, — сказал Баттеруорт, протягивая руку архивисту Соединённых Штатов.

— Я тоже рад встрече с вами, господин Баттеруорт, — волнуясь, ответил Колдер Маршалл.

— Очень хорошо, что вы нашли время заехать, — сказал Баттеруорт. — Садитесь, пожалуйста.

Для их встречи Баттеруорт заказал Зал Рузвельта в западном крыле. Ему пришлось долго уговаривать сварливую сотрудницу из отдела планирования, которая знала господина Баттеруорта, как облупленного. В конце концов, она хоть и неохотно, но все же разрешила ему воспользоваться залом на тридцать минут, да и то только потому, что это был архивист Соединённых Штатов. Специальный помощник сел во главе стола, за которым обычно помещались двадцать четыре человека, и пригласил Маршалла сесть справа от него, лицом к картине Тейда Стайкала «Теодор Рузвельт верхом на лошади».

Архивист был чуть выше среднего роста и такой тонкий, что ему могли бы позавидовать многие женщины наполовину моложе его. На голове у него не осталось почти ничего, кроме венчика седых клоков у основания черепа. Костюм сидел плохо, и сам его обладатель имел такой вид, словно выходил на воздух лишь по воскресеньям. Изучив личное дело Маршалла, Баттеруорт знал, что архивист был моложе его, но предполагал, что, если бы их увидели вместе, никто бы не поверил в это.

«Он, должно быть, родился уже в среднем возрасте», — думал Баттеруорт. Однако умалить ум этого человека было трудно. Закончив с отличием университет Дьюка, Маршалл написал монографию по истории «Билля о правах», которая стала настольной книгой для всех, кого интересовало прошлое Америки. Она принесла ему некоторое состояние. «Хотя по тому, как он одевается, этого не скажешь», — подумал Баттеруорт.

На столе перед ним лежала папка с грифом «Секретно», под которым крупными буквами было выведено: «Колдер Маршалл». Несмотря на свои роговые очки с толстыми линзами, архивист вряд ли заметил её.

Баттеруорт помедлил, прежде чем начать свою речь, которую он готовил с такой же тщательностью, как президент своё инаугурационное обращение. Маршалл сидел, нервно сцепив пальцы, и ждал продолжения.

— За последние шестнадцать лет вы несколько раз направляли в адрес президента приглашение посетить Национальный архив. — Баттеруорт с удовлетворением отметил в глазах Маршалла мелькнувшую надежду. — Так вот, нынешний президент намерен принять ваше приглашение. — На лице у Маршалла появилась улыбка. — В этой связи президент Клинтон на одном из наших еженедельных совещаний просил меня передать вам это лично, что, как вы понимаете, должно содержаться в строжайшем секрете.

— В строжайшем секрете. Конечно.

— Президент выразил уверенность, что может положиться на вашу осмотрительность, господин Маршалл. Поэтому я считаю возможным поставить вас в известность о том, что мы пытаемся высвободить какое-то время в конце этого месяца для того, чтобы президент смог посетить Национальный архив. Но это время ещё не выбрано.

— Это время ещё не выбрано. Конечно.

— Президент также просил, чтобы визит имел чисто частный характер, закрытый для общественности и прессы.

— Закрытый для прессы. Конечно.

— После взрыва в Центре международной торговли никакие меры предосторожности не могут быть излишними.

— Не могут быть излишними. Конечно.

— И я надеюсь, что вы не будете обсуждать никакие детали визита с вашими сотрудниками, даже самыми старшими, пока мы не определимся с конкретной датой посещения. Такие сведения имеют тенденцию к утечке, и тогда по соображениям безопасности визит может быть отменён.

— Может быть отменён. Конечно. Но если визит будет частный, — поинтересовался архивист, — то нет ли у президента желания увидеть что-то конкретное или это будет обычная экскурсия по зданию?

— Я рад, что вы спросили об этом, — сказал Баттеруорт, раскрывая лежавшую перед ним папку. — Президент выразил одно конкретное пожелание, а в остальном он будет в ваших руках.

— В моих руках. Конечно.

— Он хочет увидеть Декларацию независимости.

— Декларацию независимости. Это довольно просто.

— Но его пожелание заключается не в этом, — сказал Баттеруорт.