теплые покои в отцовском замке, которые отапливали углем и застилали коврами. Мягкие перины, под которые служанки заботливо укладывали металлические грелки и пуховое одеяло, такое огромное, что она могла заворачиваться в него на четыре оборота.

Дорожные лишения и неудобства тяготили. Хотелось поскорей забраться в горячую ванну и понежиться, попивая пряное вино или молоко с медом. Дочь лорда Ноа де Брезе хоть и не тянулась к балам и пирам, но комфорт любила, а потому долгие путешествия нагоняли на нее тоску. Она даже немного позавидовала матери, которую считала глупой и недалекой. Матушка-то наверняка сейчас сидит у камина в мягком кресле, протянув ноги к огню, и болтает с назойливыми фрейлинами.

Звезды и луна светили ярко, хорошо освещая округу, но свет не мог пробиться через могучие кроны вековых дубов. Дубрава, словно крепостная стена, высилась над дорогой в Вильдере́ и небольшой стоянкой, где разбили лагерь сопровождавшие леди. Рыцари еще не спали, громко гоготали у костра, распечатав один из бочонков с вином. Сняв доспехи после долго дня в седле, они полулежали у огня в туниках из плотной ткани, отороченных мехом. Недалеко от них раскинулся небольшой алый шатер, возведенный специально для леди Эвы. Воины же отдыхали в палатках вокруг него. Сквайры, закончив с чисткой коней, принялись чистить оружие и доспехи. Те оруженосцы, кому посчастливилось стоять за спинами рыцарей и следить, чтобы их кубки не пустовали, дремали закатив глаза.

– Это все – полная ерунда, – один из рыцарей, выглядевший бывалым воином, небрежно махнул рукой. – Ни одна пехота не устоит перед натиском тяжелой конницы. Что толку от большого щита, когда на тебя несется дестриэ, покрытый кольчугой, а на нем всадник в стальных латах. Чей щит, кстати, тоже весьма массивный.

– Но Тамор с помощью легионеров захватил весь материк, да еще и Южные земли в придачу, – не унимался юнец, совсем недавно произведенный в ранг рыцаря самим лордом де Брезе. – При том, что у имперцев имелась только легкая кавалерия.

– И где сейчас твой Тамор?

– Ой, да чего говорить, – вмешался третий, потирая свернутый на бок нос, – не даром ныне они набирают катафра́ктов. Дураку ясно, что в поле рыцарям нет равных.

– Я бы на месте короля созвал бы знамена и дожал бы таморцев, – бывалый крепко приложился к кубку, – в Исиасполисе наверняка куча сокровищ. Да и ленов на всех не хватает. С каждым годом безземельных рыцарей все больше. Таких как ты, например, – он тыкнул пальцем в колено юнца. – Считай доспехи и оружие от лорда, конь тоже его, а без жалования ты даже разбавленное вино себе не купишь. Чем дальше, тем сложнее вассалу будет отстаивать собственные интересы.

– Тебе ли жаловаться? – рыцарь со сломанным в молодости носом нахмурился. – У самого две деревни и крепость под Вильдере.

– Так-то так, но у меня еще три сына. Старшему, конечно, земли в наследство перейдут, а остальные? Разорюсь, прикуплю им доспехи, коней, а дальше куда? Мне им жалования платить не с чего. Вот и пойдут к нашему лорду с поклонной головой, да протянутой рукой.

– На то мы и рыцари, – парировал собеседник, – чтобы ратным делом себе земли завоевывать. Если твои сынки проявят себя в бою, то господин феод не пожалеет.

– Ага, как же. Вон сир Горст госпожу Эву от медведя спас, да сам чуть кони не двинул, где ж его землица?

Девушка находилась всего в десятке шагов и, услышав куда зашел разговор, с возмущением открыла глаза. Не хватало еще, чтобы вассалы осуждали отца за его спиной. Она откинула одеяло и поднялась, расправив полы дорожного плаща.

– А я землицу себе сам добуду, – массивная фигура неожиданно возникла за спиной бывалого рыцаря. Великан, закованный в латы, держал в левой руке большой рыцарский щит, прикрепленный ремнем к плечу. В правой, отражая отблески костра, горел широкий клинок. Рукоять его была длинной, подразумевая использование двумя руками, но ночной гость легко удерживал меч одноручным хватом.

– Холм?! – бывалый удивленно повернулся.

Легким взмахом Горст расколол голову сидящего. Рыцари вскочили, хватаясь за длинные кинжалы, висевшие на поясе и предназначенные скорее для подчеркивания статуса и резки мяса. Мечи, копья и булавы находились у сквайров. Следующий взмах сокрушил юнца. Паренек завалился на спину, широко раскинув руки. Лесистый Холм рубил всех, кто не успел отскочить от костра.

– К оружию! – скомандовал свернутый нос. – Защищайте леди!

Усталые оруженосцы в панике хватали все, что первым попадется под руку. Кто-то схватил шлем и побежал искать своего господина, кто-то несся с копьем и мечом, некоторые вовсе застыли на месте. Только несколько сквайров, ходивших в оруженосцах десяток лет и видевших кровь не только на ристалище, заняли оборону там, где находились. Вооружившись оружием господ, они приняли на себя удар главных сил нападавших, чем выиграли немного времени.

Из леса на стоянку хлынули люди в бурых плащах. Лорд Вистан де Надорс послал вдогонку за дочерью Ноа три десятка лучших пехотинцев на быстроногих лошадях, под предводительством сира Горста. Одетые в кожаные доспехи, они имели явное преимущество над застигнутыми врасплох. Нападавшие пытались окружить лагерь и первым делом отрезать защищающихся от пасущихся в стороне коней.

Лесистый Холм без сожаления рубил бывших товарищей, с которыми ни раз пировал в залах лорда де Брезе после помпезных турниров. В боях на мечах Горсту не было равных. Однажды он чуть не убил наследника де Кран, сира Гильдарта. Того спасло только то, что после удара, смявшего панцирь, он вылетел за пределы ристалища.

Сначала безземельный рыцарь, бывшая правая рука лорда Ноа, не хотел скакать сломя голову в погоне за леди Эвой. Горст испытывал к ней теплые чувства и в глубине души желал ей спасения, но де Надорс умел убеждать… Да и что делать? Ступив на путь предательства, придется пройти его до конца, если хочешь получить причитающиеся барыши. Холм пребывал не в том положении, чтобы выказывать будущему властителю Лоэринга собственные недовольства и желания. В конце концов, ни одна женщина не стоит земли, если ты безземельный.

Эву сковало от страха, словно тело окутала глыба льда. Одно дело – стрелять из лука по мишеням, воображая себя воительницей, а совсем другое – смотреть в глаза смерти, когда знакомым тебе с детства людям отрубают конечности, кровь льется рекой, и