— Наверно, — согласилась Флорри.

— Да, наверно.

Ханна клятвенно пообещала себе, что больше никогда не будет купаться первой.

«Элизабет М. Прути» вышла из Бостонского порта и взяла курс на северо-восток через Массачусетский залив. Как только пароход обогнул полуостров Кейп-Энн, с востока накатили большие волны.

— Ох ты! — вздохнула Сюзи.

— Что с тобой? — повернулась к ней Ханна. Девочки стояли рядом на палубе.

— У меня всякий раз такое начинается, как выходим за Кейп-Энн. Как будто весь океан хлынул на меня и выворачивает наизнанку. — Розовое личико Сюзи посерело. — Там открытое море. Целый Атлантический океан, — прошептала она.

Ханна же была в восторге от того, что так пугало Сюзи. Но она старалась не проявлять радость открыто. Прошлым вечером, когда она, купаясь, обнаружила у себя на коже тонкую сеточку в виде капелек, Ханна поняла, что глубоко внутри в ней начались крайне странные перемены. После купания она ещё не меньше полудюжины раз смотрела на свои ноги. Похоже, вид сеточки менялся вместе со временем суток: иногда она была более заметной, иногда — менее. Но удивительнее всего, пожалуй, Ханне казалось вот что: хоть она и чувствовала, как отдаляется от всего, о чём раньше мечтала, от возможности стать «правильной», её это больше не пугало. Девочка ощущала, что движется к чему-то новому: немножко страшному, но вместе с тем настоящему.

Ханна закрыла глаза и отдалась ритму моря. Это чем-то напоминало ту ночь, когда она впервые почувствовала трепет струн, донёсшийся к её постели через шум норд-оста. Теперь это была не буря, а рёв двигателей и грохот волн, рассекаемых носом парохода. Однако девочка различала за этим шумом звуки и мелодии морских глубин, отдававшиеся в её сердце подобно музыке арфы, только ещё сильнее. И в эту минуту она поняла, что не только может играть на арфе, но что если сейчас её смоет с палубы в море, то она поплывёт, потому что умеет плавать, пусть никогда и не пробовала.

Глубоко в душе, в её подсознании, в самом её существе звучала древняя мелодия: память веков, прожитых океанами мира. Ханна знала, что ей нужно набраться терпения, но страстно хотела понять, что же с ней происходит, прямо сейчас. Она чувствовала, что художнику это известно. Он тоже принадлежал к этому иному миру, если не теперь, то прежде. Ханна и в этом была уверена.

Пока пароход не миновал изрезанный полуостров, воздух время от времени оглашался звуками буев: звоном колоколов или печальным свистом. Но наконец берег совсем скрылся из виду. Вокруг было по-настоящему открытое море. Матросы сказали, что ни клочка земли не покажется до самой поздней ночи, да и тогда что-то разглядеть удастся, только если небо прояснится и станут видны луна и звёзды.

Ханной овладело странное и удивительное спокойствие. Её наполнила гармония. Девочка ни разу не спустилась в тесную каюту, выделенную им с Дейз, Сюзи и ещё двумя служанками из других бостонских домов. Она оставалась на палубе весь день и всю ночь. Туман растаял, показались звёзды, и высоко в небе поплыл месяц. Ханна заметила на горизонте гору, поднимающуюся из воды. Она подошла к ограждению на носу парохода. Небо в этот час было не чёрным, а тёмно-синим, а море казалось серым.

— Это будет Иль-о-Хо, Высокий остров, — сказал Сэл, дружелюбный и весёлый матрос, который с радостью отвечал на все вопросы Ханны. — А видишь, вон там по правому борту огонёк? — Ханна прищурилась и разглядела что-то вроде светлячка, который прыгал вверх-вниз у самого горизонта.

— Да, да! Вижу!

— Это маяк на скале Маунт-Дезерт. Она милях в двадцати или около того к югу от острова Маунт-Дезерт.

Небо стало густого синего цвета. Через несколько минут из моря показался ещё один силуэт.

— Гора Зелёная, — сказал Сэл.

— Она на Маунт-Дезерт? — спросила Ханна. — Выходит, остров называется Горой, а на нём ещё одна гора? — Она рассмеялась.

— Да, это уже Маунт-Дезерт. И его гора.

«И это, — радостно подумала Ханна, — почти настоящий остров, и я туда плыву!»

Затем стали появляться и другие острова и маяки, словно стражи вдоль морского пути к Маунт-Дезерт. Там был и Долгий остров, и Клюквенные острова, и Большой утиный маяк, и Бейкеровский маяк. «Элизабет М. Прути» почти все их обходила далеко стороной по успокоившемуся морю. Но в самом конце пути, перед тем как свернуть в залив, они проплыли совсем рядом с одним маяком. Он был последний на пути и назывался Эгг-Рок.

Пароход шёл так близко к маяку, что Ханне казалось: можно протянуть руку и коснуться его. Построенный на утёсе, он отмечал вход в залив. Это был скромный приземистый домик с четырёхскатной крышей, обитый старыми палубными досками. Из-под каждого ската коротким птичьим клювом выступало мансардное окно. Из середины здания поднималась неприглядная башня, на вершине которой находился фонарь. Маяк напоминал нахохлившуюся бескрылую птицу, подставившую клюв ветрам. Каменистый островок захлёстывали волны. Там почти ничего не росло, зато скалы красиво спускались к воде.

Ханна заметила на островке девочку, которая стояла на краю утёса и с тоской смотрела на горизонт. Ханна резко вдохнула. Она словно увидела саму себя. Девочка была одного с ней роста и такого же хрупкого сложения. Хотя она не двигалась, казалось, будто её тело изгибается в такт порывам бриза. Но больше всего сходства было в том, как солнечный свет играл на её волосах. Только что рассвело, и рыжеватые краски в кудрях девочки сверкали и чуть отливали зеленью. Ханна знала, что через несколько минут, когда солнце поднимется, длинные волосы девочки вспыхнут мерцающими красными огнями. Она почувствовала, как быстрее забилось сердце.

* * *

Спустившись по трапу, они очутились среди гама и суеты. Казалось, весь Маунт-Дезерт пришёл встречать «Элизабет М. Прути». Низкорослый кривоногий человек в толпе размахивал шапкой и кричал:

— Дейз! Дейз!

— Это мой папа! — воскликнула Дейз. И Ханна вдруг заметила, что необычный говор Дейз тут вовсе не звучит особенно. Все разговаривали с такими же странными неровными интонациями, тянули фразы и резко обрубали в конце. А вместо «да» тут говорили что-то вроде «а-гм».

— Пап, это Ханна.

— А-гм.

— Она такая умничка, даже уже не совсем судомойка, а больше горничная стала.

— А-гм.

— Сюзи тоже с нами приехала, и Вилли, и вазы, конечно.

— А-гм.

И всё в том же духе. Отец Дейз, Перль, служил в Глэдроке сторожем и заведовал разной починкой. Он привёл с собой две телеги и трёх работников, чтобы погрузить вазы, кукольный дом и сундуки с вещами семьи Хоули.

— А мы пешком, — объяснила Дейз. — Тут всего ничего идти.

Они двинулись по дороге через городок Бар-Харбор, где была одна-единственная центральная улица, две гостиницы, несколько коттеджей и три церкви. Причалы были завалены ловушками для крабов, а вокруг качались на волнах десятки яликов, плоскодонок, шлюпов и шхун с выцветшими, а кое-где и залатанными парусами. Повсюду стоял крепкий рыбный запах. Ханна увидела кучи трески, оставленной на солнце сушиться. Воздух этим утром казался особенно чистым и прозрачным, и Ханна только восторженно ахала всякий раз, как после очередного поворота становилось видно ещё один мыс, выдающийся в бухту.