Третья неделя отпуска планировалась как островок свободы – предполагалось, что дети будут посещать лагерь. Кейт рассчитывала, пользуясь тем, что дети будут пристроены, спуститься по реке на каяке и сходить на экскурсию, организаторы которой обещали наблюдение за птицами в естественных условиях. Но каждое утро, после того, как дети уезжали, а Крис садился за работу, больше всего на свете ей хотелось делать две вещи. Прежде всего, поплавать в океане, заново открыть для себя мягкую текучесть движения, приходившую, бывало, так легко и естественно. А потом, натянув поверх купальника хлопчатобумажное платье на бретельках, пойти в кафе и почитать.

В Нью-Йорке Элизабет нашла для себя кучу дел. Вступила в союз графиков-дизайнеров, записалась в клуб любителей бега. Город вновь очаровал ее.

«Мое субботнее утро: пробежка в парке, потом взять бейгл с лососем у диковатого парня в местной кулинарии и посидеть у фонтана, где устраивают свои дерби скейтбордисты. Они устанавливают бум-боксы, громадные колонки и стойки, и люди там собираются самые разные – дети, кроссдрессеры, чудаковатые старички. Сумасшедшее место, и мне безумно там нравится. Им нет дела до того, кто как выглядит, но все улыбаются, катаются и ведут себя совершенно естественно».

Элизабет со многими встречалась, зачастую со случайными людьми из спортзала или бара. Одно такое знакомство закончилось не очень хорошо, парень из спортзала, на первый взгляд вполне положительный, перешел к угрозам, и она дала себе зарок – не путаться больше с незнакомцами.

«Новые правила, система «Два пункта»: иметь дело только с теми, о ком есть два отзыва, за кого могут поручиться двое. Снова в седло, Угрюмка. Но отныне – только два пункта и никаких исключений».

Кейт положила дневник на стол и оглядела внутренний дворик кафе. Учась в кулинарной школе, она обзавелась широким кругом знакомых и коллег в Нью-Йорке. У нее не было опыта свиданий с совершенно незнакомыми людьми, за которых никто не мог поручиться. Исключением стал Крис. Но в нем с самого начала ощущалась серьезность, основательность, уверенность и надежность. Он был учтив, с ним она чувствовала себя комфортно – и в компании, и наедине. Бо́льшим риском было бы не дать ему номер телефона. Но Кейт подстраховывала сетка безопасности – подруги по комнате, всегда знавшие, где она и с кем. Элизабет жила одна. Встречаться с незнакомцем в Нью-Йорке – дело рискованное.

Приехав в Манхэттен, Кейт как будто открыла для себя секрет, заговор Западного побережья: оказывается, лучшее место на земле – не Калифорния, а Нью-Йорк. Люди здесь перемещались с той же, что и она, скоростью, у них было то же, что и у нее, чувство юмора. Здесь перед каждым открывались невероятные возможности, здесь каждый мог найти занятие по душе. Кейт не замечала ни шума, ни грязи. Она стала таким патриотом города, что родные и друзья в Пало-Альто только закатывали глаза, слушая ее. Тогда же Кейт вынесла для себя урок: люди, живущие за пределами Нью-Йорка, не питают теплых чувств к его обитателям, для которых именно «Большое Яблоко» – центр всего и вся. Разумеется, сами ньюйоркцы свой город так не называли. Позднее, уже записавшись в плей-группу, она узнала, что лишь немногие женщины приезжают сюда, если только это не какая-то их годовщина или они вывозят детишек в Радио-Сити. Рассказывать о городе с точки зрения инсайдера, расхваливать его рестораны так, словно их пригород – жалкая деревушка, – то же самое, как если бы приехавший на родину экспат расписывал неоспоримые преимущества Европы.

Кейт еще раз посмотрела дату перед последней дневниковой записью. 12 июня 1989-го. Сама она к тому времени уже год как закончила кулинарную школу и жила в Верхнем Вест-Сайде, но еще не познакомилась с Крисом. Как жаль, что они с Элизабет не встретились тогда. Кейт и сама удивилась, поймав себя на этой мысли. Ей и в голову не приходило, что она могла бы делить те давние дни – немного сумасшедшие, беззаботные и бездетные – с Элизабет.

До окончания лагеря оставалось чуть больше часа. Кейт вернулась в кафе за булочкой и еще одним кофе.

Элизабет записалась в класс живописи по художественной программе в Виллидже. Преподаватель пользовался среди юных художниц непререкаемым авторитетом благодаря доступу в лондонские галереи и высокому статусу на городской общественной сцене. Элизабет занималась у него три семестра с надеждой собрать материал для портфолио. Занятия проводились по вечерам, и вскоре она стала задерживаться, а потом и оставаться в студии на ночь.

Представить Элизабет с мужчинами до Дейва оказалось нелегко. Для Кейт близость всегда имела две стороны, чувственную и физическую: контакт в кухне, нарастающий жар желания, кипение страсти и, наконец, вечер, уйти с которого одной уже невозможно. Но для некоторых женщин сексуальный аспект был чем-то вторичным, вопросом исключительно биологическим. К ним, похоже, принадлежала и Элизабет.

8 февраля 1990 года

Сегодня утром, когда зазвонил будильник, Тед посмотрел на меня раздраженно. С ним такое бывает, хотя занятия начинаются в девять и времени в запасе у него в любом случае немного. Я приняла душ и, пока вытиралась, поймала его провокационный взгляд. Провокационный не в том смысле, что, мол, давай-ка сделаем это еще разок, но в смысле нарочито раздражающий. Я надела трусики – пусть будет, как будет. Либо он пройдется по поводу моей худосочной бледной задницы, либо зацепится за что-то.

«Не понимаю, как ты можешь держаться за эту работу», – сказал он.

Но это было еще не все. Дальше он сказал, что я продаюсь на рекламу водки и брошюры по гольфу и всего лишь «стучу по клавишам».

Я бы нашлась что ответить, но умные мысли приходят слишком поздно, а тогда сподобилась только на банальное: «По крайней мере, я сама плачу за квартиру, а ты, похоже, даже этого не в состоянии сделать».

Игра окончена. Ну и ладно. Было славно – все эти презентации на открытии выставок, обеды… Видит бог, он знал, чем меня взять. И занятия мне тоже нравились; в студии я забывала обо всем на свете. Но что толку? Кого я обманываю? Я никогда не откажусь от своей работы ради того, чтобы стать художником. Все дело в том, что мне она по душе. Ну вот, сказала. Готовить эскиз страницы, которая станет картинкой на упаковке, попадет в журнал или на баннер, подбирать нужный шрифт и цвет. В этом тоже есть артистизм и красота. Да и деньги лишними не бывают. Эта худосочная бледная задница держится за работу, но не за бойфренда.

В записях за весну и лето проступала женщина, вполне довольная жизнью. Элизабет стукнуло двадцать семь. Она общалась с членами клуба любителей бега, пробежала половину марафона и пережила короткий и неудачный роман со своим боссом – Фитчем.

«Не понимаю, откуда у меня это моральное обязательство быть верной ему, когда он совершенно определенно не чувствует себя обязанным? Может быть, преданность свойственна лебедям и любителям птичек, слишком близоруким, лишенным воображения и не способным углядеть альтернативы?»

«Альтернативы», «преданность» – эти два слова стояли перед ней, словно написанные красными чернилами.