путаясь в собственных словах, но Джосет Бер поверила, понимающе кивнула: те же ювелиры за свои тайны просто убьют. Её саму отец очень осторожно подпускал бы к семейному делу, не будь она единственным ребёнком, да ещё и с магическим даром. Наследница — дело особое, ей продолжать и семейное ремесло, и род, и мужа ей такого подберут, чтобы вошёл в семью Бер, взял их имя, а не забрал жену в свой род. Что уж тут, обычно дочь и вправду — отрезанный ломоть. Если бы Джосет немножко подумала, то поймала бы ведьму на противоречии (раз уж одолжила и провела ритуал, то о каком сохранении тайны может идти речь?), но слишком уж сладкую морковку Вивьенн повесила у неё перед носом. Ничего кроме этой морковки простушка уже не видела.

Джосет отправилась за ширму, переодеваться и распускать волосы, а Вивьенн лично закрыла зал на засов: ей хватило одного испорченного ритуала. Действенный способ вбить немножко ума, жаль только — очень уж опасный. Филиш расставила свечи по местам, попыталась качнуть — нет, устойчивые подсвечники не шелохнулись, сами свечи надёжно держались на длинных шипах. Вышедшей из-за ширмы Джосет вручили керамическую чашу-светильник с ароматизированным маслом. Когда девушка заняла место фокуса в центре гептаграммы, Филиш подошла, подожгла фитиль и отступила, очень-очень аккуратно; по комнате поплыл запах мяты и чёрной смородины. Филиш подожгла свечи, и адептки встали, наконец, на отмеченные места.

— Флёр! — спохватилась Вивьенн. — Быстро иди сюда, мне может понадобиться дополнительная сила.

Я спустилась по стене, цепляясь за неровную поверхность дикого камня, из которого было сложено помещение (да, так полагается, хотя я пока не очень разобралась в этом вопросе), и рысью метнулась к хозяйке. Та присела, подхватила меня небрежно, сдавив горло и грудь, забросила себе на плечо. Наплечника не было, и мне пришлось цепляться за костюм, стараясь и не упасть, и не повредить дорогущий бархат. Я даже смогла хорошенько разглядеть ключевой символ и убедиться, что девицы не ошиблись в его начертании, а потому успокоилась и почти растеклась по хозяйскому плечу в ожидании бесплатного развлечения.

— Начинаем, мессеры?

Адептки согласно зашелестели, и Вивьенн первая, торжественно и с душой, начала читать нашу абракадабру:

— Саа дим уарне! Тау!

— Тау! — с подвыванием подхватили её подруги.

Я почуяла, как сила Вивьенн тонкой струйкой вливается в защитный круг, увидела, как бледные нити заклинания объединяют девушек. Джосет молчала, поскольку для неё мэтр Сид никакой глупости придумать не успел, зато из угла послышалось жалобное мяуканье.

— Саа дим товахир уарне! Ша’рамин уарне! Тау!

— Тау!

Я с трудом удерживалась от того, чтобы скрежетать зубами — так забавно это смотрелось.

— Уарне лас мермай! Лас тау!

— Тау!

Потоки силы росли, хотя хозяйка пока ещё не тянула магию из меня; в воздухе выстроилась проекция гептаграммы, видимая невооруженным взглядом. И вот тут я едва не опозорилась всерьёз и не описалась прямо на плече у Вивьенн, потому что внешний защитный круг на полу внезапно засветился бледным золотом.

Я вцепилась в бархат всеми когтями, зубы заскрежетали вот волнения. Нет! Не может быть! Он не должен заработать! Вивьенн продолжала читать заклятия, и от опорных точек, в которых стояли свечи, побежали по линиям золотые и алые искры, а я представила себе, что перерисовываю гептаграмму с черновика на пол. В воображении возникали Знаки, Слова и Имена, ложились на реальный сигил, как родные, пока… Ошибка! Нет, две! Три!!! Три ошибки, Мать мудрости, три ошибки!!! И ошибки в таких вещах, которые даже эти дуры должны были знать! Они же проверяли, как могли не заметить, что вместо символа Рыб начертили знак Водолея? Что вместо духа Зу’а, хранителя равновесия, вписали в зону действия Зу’итиль, проводника? Что в символе природного круговорота дорисовали зачем-то пару закорючек? Что в результате получилось, я и близко не представляю… А сигил, в центре которого стоит невинная Джосет Бер, разгорается всё ярче, голоса адепток взлетают всё выше. Кошка под покрывалом уже не мяукает — завывает безостановочно и безнадежно.

Нет, я сдаюсь! Это надо прекратить, пусть даже Вивьенн сделает меня бессловесной рабыней, пусть даже прибьёт сейчас, но лучше быстро умереть, чем попасть на вечеринку к тому же Ситри или быть задушенной узами за то, что не попыталась спасти хозяйку! Я покрепче вцепилась в форму, закрыла глаза и открыла уж было пасть, чтобы заговорить, остановить ритуал, но тут гептаграмма и её проекция полыхнули так, что на закрытых веках отпечатался их двойной контур. Полыхнули — и погасли. Кошачьи вопли оборвались. В зале воцарилась густая тишина, долгая-долгая, и я рискнула, наконец, приоткрыть один глаз. Быстро обвела взглядом зал, ничего большого и страшного не заметила, открыла уже оба глаза — и тут же они распахнулись во всю ширь от изумления. В центре потухшей гептаграммы стояла ошалевшая Джосет Бер с едва дымящей чашей. Свечи в сигиле тоже погасли, горели только светильники на стенах, и в их ровном сильном свете длинные распущенные волосы Джосет выглядели… Потрясающе они выглядели, восхитительно, невероятно! Прежде скучный каштановый цвет превратился в какой-то глубокий, почти огненный, с переливающимися оттенками меди, латуни, бронзы, а стоило девушке пошевелиться, как по волосам побежали золотистые искры.

— Ой, — сказала Гэтайн и безвольно осела на пол.

Испуганная Джосет едва не уронила чашу и выбежала из начертанной схемы, а после метнулась за ширму; видно, там у неё было зеркало, потому что я услышала короткое «ах!», и чаша всё-таки грохнулась об пол. Судя по звуку, даже разбилась, но ничего: это дешёвый расходник, у дочери ювелира хватит денег на возмещение. Адептки молча переглядывались, а фамильярские узы полнились дикой, безграничной злобой.

— Ваш кузен, Магали, очень мил, — ядовито прошипела Вивьенн. — Особенно меня восхищает его чувство юмора.

— Мой кузен, дорогая Вивьенн, ещё не раз порадуется своей шутке, — так же тихо и злобно ответила её подруга. — Но об этом поговорим позже, а что теперь?

— Теперь… Поздравляем Джосет Бер, что ещё. Кира Джосет, с вами всё хорошо? — повысила голос моя хозяйка.

— Да, благодарю вас, — поспешно, дрожащим голосом ответила Джосет Бер из-за ширмы. — Я сейчас оденусь и выйду.

Горожанка явно привыкла обходиться без горничной, потому что появилась она через три-четыре минуты, уже одетая и с обычной «улиткой» из волос. Но как теперь смотрелась эта «улитка»! Королевской короной, бесценным венцом, творением искуснейшего ювелира! Если раньше Джосет выглядела ничем