нами втроем, с сильным видоизменением некрасовского текста»[2429]. Шульгин добавлял, что в комнату то приходили, то уходили Некрасов и Керенский, торопя с завершением работы.

Юридический казус, который предстояло разрешить выдающимся юристам, исчерпывающе описал Набоков. В прошлой главе мы уже приводили его аргументы в пользу незаконности отречения Николая II, которое, по убеждению Набокова, никакого юридического титула для Михаила Александровича не создавало, поскольку Николай не мог отрекаться ни за себя, ни за наследника. Случай с отречением Михаила был не менее сложный: «Для того, чтобы найти правильную форму для акта об отречении, надо предварительно решить ряд преюдициальных вопросов. Из них первым являлся вопрос, связанный с внешней формой акта. Надо ли было считать, что в момент его подписания Михаил Александрович был уже императором и что акт является таким же актом отречения, как и документ, подписанный Николаем II. Но, во-первых, в случае решения вопроса в положительном смысле отречение Михаила могло вызвать такие же сомнения относительно прав других членов императорской фамилии, какие, в сущности, вытекали и из отречения Николая II. С другой стороны, это санкционировало бы неверное предположение Николая II, будто он вправе сделать Михаила императором. Таким образом, мы пришли к выводу, что создавшееся положение должно быть трактуемо так: Михаил отказывается от принятия верховной власти. К этому собственно должно было свестись юридически ценное содержание акта»[2430].

Договорившись об этом, трое авторов обратились к проекту Некрасова. «Набросок был чрезвычайно несовершенен и явным образом не годился, — зафиксировал Нольде. — Мы тотчас же начали его писать заново. Первый составленный нами проект — мы втроем взвешивали каждое слово — так же, как и некрасовский набросок, — был изложен как манифест и начинался словами: «Мы Божьей милостью Михаил I (похоже, крупные юристы плохо учили историю в гимназии, Михаил уже был — первый из взошедших на престол Романовых — В. Н.) император и самодержец Всероссийский…» В проекте Некрасова было сказано только, что великий князь отказывается принять престол и передает решение о форме правления Учредительному собранию. Что будет происходить до того, как Учредительное собрание будет созвано, кто напишет закон о выборах и т. д., обо всем этом он не подумал. Набокову было совершенно ясно, что при таких условиях единственная имевшаяся налицо власть — Временное правительство — повиснет в воздухе. По общему соглашению мы внесли в наш проект слова о полноте власти Временного правительства»[2431].

О разногласиях политического характера поведал Шульгин: «Особенно долго спорили о том, кто поставил Временное правительство: Государственная ли дума или «воля народа»? Керенский потребовал от имени Совета рабочих и солдатских депутатов, чтобы была включена воля народа. Ему указывали, что это неверно, потому что правительство образовывалось по почину Комитета Государственной думы. Я при этом удобном случае заявил, что князь Львов назначен Государем императором Николаем II приказом Правительствующему Сенату, помеченным двумя часами раньше отречения. Мне объяснили, что они это знают, но это надо тщательнейшим образом скрывать, чтобы не подорвать положение князя Львова, которого левые и так еле-еле выносят»[2432].

Набоков, сидя за крошечной партой, своим каллиграфическим почерком переписал текст проекта и через Матвеева передал его Михаилу Александровичу. «Через некоторый промежуток времени великий князь пришел к нам, чтобы сделать свои замечания и возражения, — писал Нольде. — Он не хотел, чтобы акт говорил о нем как о вступившем на престол монархе, и просил, чтобы мы вставили фразу о том, что он призывает благословение Божие и просит — в нашем проекте было написано «повелеваем» — русских граждан повиноваться власти Временного правительства. Поправки были внесены, акт еще раз переписан Набоковым и одобрен — кажется, с новыми мелкими поправками — великим князем»[2433]. Новые поправки заключались в том, что все местоимения «мы» он из демократических соображений заменил на «я».

Было около шести вечера. На Миллионную подъехал Родзянко. Великий князь сел за маленькую парту в детской и подписал манифест. Поднявшись, Михаил Александрович, по Нольде, «обнял князя Львова, пожелав ему всякого счастья. Великий князь держал себя с безукоризненным тактом и благородством, и все были овеяны сознанием огромной важности происходившего. Керенский встал и сказал, обращаясь к великому князю: «Верьте, Ваше Императорское Высочество, что мы донесем драгоценный сосуд Вашей власти до Учредительного собрания, не расплескав из него ни одной капли»[2434]. Набокову тоже запомнилось величие момента, но, в его памяти, Михаил обнимался с другим: «Он держался несколько смущенно — как-то сконфуженно. Я не сомневаюсь, что ему было очень тяжело, но самообладание он сохранял полное, и я, признаться, не думал, чтоб он вполне отдавал себе отчет в важности и значении совершаемого акта. Перед тем, как разойтись, он и М. В. Родзянко обнялись и поцеловались, причем Родзянко назвал его благороднейшим человеком»[2435].

Проводив министров, Михаил Александрович набросал несколько строк своей супруге: «Дорогая Наташа, только два слова. Благодарю за письмо. Надеюсь выехать сегодня ночью или завтра утром. Страшно занят и крайне утомлен. Много интересного расскажу. Нежно тебя целую. Весь твой Миша.

Ольга П, Алеша и Дж. (Путятина, Матвеев и Джонсон — В. Н.) шлют тебе сердечный привет и очень много о тебе думают. Немного задержи мужа М. (Марии — великого князя Георгия Михайловича — В. Н.) до моего возвращения, — шлю ему привет. Обнимаю тебя и крещу много раз»[2436]. На следующее — субботнее — утро, как утверждал Матвеев, Михаил Александрович преспокойно уехал к жене в Гатчину в сопровождении Джонсона и встретившегося в пути генерала Юзефовича. То, чем его пугали во время утренних переговоров — невозможность невредимым покинуть столицу — оказалось очередным блефом.

Улица Миллионная много десятилетий будет носить имя Степана Халтурина, убийцы Царя-Освободителя Александра II.

Полнота безвластия

Оригинал акта об отказе Михаила от престола князь Львов лично доставил в Таврический дворец. Документ гласил: «Тяжелое бремя возложено на меня волею брата моего, передавшего мне Императорский Всероссийский Престол в годину беспримерной войны и волнений народных.

Одушевленный единою со всем народом мыслию, что выше всего благо Родины нашей, принял я твердое решение в том лишь случае воспринять верховную власть, если такова будет воля великого народа нашего, которому надлежит всенародным голосованием, через представителей своих в Учредительном собрании, установить образ правления и новые основные законы Государства Российского.

Посему, призывая благословение Божие, прошу всех граждан Державы Российской подчиниться Временному правительству, по почину Государственной думы возникшему и облеченному всею полнотою власти, впредь до того, как созванное в возможно кратчайший срок, на основе всеобщего, прямого, равного и тайного голосования, Учредительное собрание