доверять. А для солдат в окопах оно представляло простую абстракцию.

Алексеев вернулся в свой кабинет. «Если б я тогда знал тех людей, с которыми вел дело, я бы никогда не послал бы своей последней телеграммы командующим армиям»[2453], — скажет он позднее. Как видим, он хорошо сознавал свою решающую роль в свержении Николая II.

До прибытия поезда бывшего императора оставалось более полутора часов.

Частные лица — Николай и Александра

«Спал долго и крепко, — записал Николай 3 марта в своем дневнике. — Проснулся далеко за Двинском. День стоял солнечный и морозный. Говорил со своими о вчерашнем дне. Читал много о Юлии Цезаре»[2454]. Поезд спокойно следовал по расписанию, никаких осложнений не наблюдалось. «На станциях почти не было публики, только в Витебске, который миновали днем, скопление пассажиров значительно, но никаких волнений, симпатии или антипатии к царскому поезду мы не заметили. Точно это был один из очередных поездов, точно никто не знал, кто находится в этих больших, чудных синих вагонах с орлами… В настроении Его Величества заметна перемена. Он, по-прежнему, хотя ровен, спокоен, но задумчив и сосредоточен. Видимо, он уходит в себя, молчит»[2455], — записал генерал Дубенский.

Только днем Николай спохватился, и со станции Сиротино в 14 часов 56 минут ушла телеграмма: «Его Императорскому Величеству. Петроград. События последних дней вынудили меня решиться бесповоротно на этот крайний шаг. Прости меня, если им огорчил тебя, и что не успел предупредить. Останусь навсегда верным и преданным тебе братом. Возвращаюсь в Ставку, откуда через несколько дней надеюсь приехать в Царское Село. Горячо молю Бога помочь тебе и нашей Родине. Твой Ники». Безусловно, предупредить Михаила Александровича о неожиданно свалившейся на него короне и напутствовать на царствование было необходимо. Только сделать это следовало из Пскова. К моменту отправки этой телеграммы великий князь уже тоже отрекся. Впрочем, неизвестно, каким образом дошло бы это послание до Михаила, если бы было отправлено раньше. Во всяком случае, нет никаких свидетельств, что ему в тот день вообще доставляли корреспонденцию. Изоляция от внешнего мира для Михаила Александровича — вплоть до отречения — должна была быть полной…

Около полпятого вечера, как вспоминал Мордвинов, поезд остановился на одной из станции, и скороход предупредил его, что Николай собирается на прогулку. Мордвинов спустился на пути с противоположной стороны от платформы и пошел рядом с бывшим императором, одетым в черкеску и башлык кубанского пластунского полка:

«Ничего, Ваше Величество, — сказал я. — Не волнуйтесь очень, ведь Вы не напрашивались на престол, а, наоборот, вашего предка в такое же подлое время приходилось долго упрашивать… Нынешняя воля народа, говорят, думает иначе… что ж, пускай управляются сами, если хотят…

Государь приостановился.

— Уж и хороша эта воля народа! — вдруг с болью и непередаваемой горечью вырвалось у него. Чтобы скрыть свое волнение, он отвернулся и быстро пошел вперед. Мы молча сделали еще круг.

— Ваше Величество, — начал опять я, — что же теперь будет, что Вы намерены делать?

— Я сам еще хорошо не знаю, — с печальным недоумением ответил Государь, — все так быстро повернулось… На фронт, даже защищать мою Родину, мне вряд ли дадут теперь возможность поехать, о чем я раньше думал. Вероятно, буду жить совершенно частным человеком. Вот увижу свою матушку, переговорю с семьей. Думаю, что уедем в Ливадию. Для здоровья Алексея и больных дочерей это даже необходимо, или, может, в другое место, в Костромскую губернию, в нашу прежнюю вотчину»[2456]. Частными людьми Николаю и его семье побывать не удастся ни дня, как и посетить Крым или Кострому.

Когда стало темнеть, подъехали к Орше. Шумная толпа на грязной узловой станции, но на платформе у императорского поезда спокойно. В свитский вагон поднялся Базили, посланный из Могилева с проектом извещения союзников об отставке царя. Воейков заподозрил, что на самом деле он должен был разведать настроения в поезде, и сам не преминул порасспросить представителя Ставки. «Его разговоры во время довольно длительного пребывания в моем купе обнаружили, что ввиду совершенно неожиданного поворота дела на Ставке царила полная растерянность среди носителей присяги в их собственном толковании: вместо чудившихся их воображению лавров, венчавших, по преданиям истории, устроителей уличных переворотов, они очутились у разбитого корыта, поддерживаемые исключительно главнокомандующими армий и флотов»[2457].

В Могилеве готовились встречать Николая. Алексеев долго не мог определиться с форматом. Наконец решил, что встречать будут более широким составом, нежели при рутинных приездах императора в Ставку — вероятно, зашевелилась совесть. «На встречу Государя были приглашены все генералы, штаб-офицеры и чиновники соответствующих рангов, т. е. около половины числа членов Ставки, — всего человек около полутораста, — отметил генерал Тихменев. — В предвечерние сумерки серого холодного и мрачного мартовского дня собрались мы все в обширном павильоне, выстроенном на военной платформе могилевской станции, специально для приема царских и других парадных поездов… Алексеев больше грустно молчал; был молчалив и великий князь Борис Владимирович, зато великий князь Сергей Михайлович с присущей ему злой иронией и остротой языка называл вещи настоящими именами…

Медленно подошел поезд и остановился у платформы. Из поезда, как всегда, выскочили два конвойных казака, подложили трапик к выходу из царского вагона и встали по обе стороны трапа… Мы ждали выхода Государя. На платформе была мертвая и какая-то напряженная тишина. Однако вместо Государя в двери вагона показался кто-то из дворцовой прислуги, быстро направился к генералу Алексееву и пригласил его в вагон. Алексеев вошел в вагон, пробыл там не более двух минут, вышел и стал на свое место.

Через несколько мгновений в двери вагона показался Государь и сошел на платформу… Весь вид Государя был очень нервный. Однако через несколько мгновений он, видимо, овладел собой, улыбнулся своей всегдашней приветливой улыбкой и всем нам отдал честь, слегка поклонившись… Государь подошел к правому флангу нашей, жутко молчавшей, шеренги и начал обход, никому не подавая руки, но или говоря кое-кому по несколько приветливых слов, или большей частью, по своему обыкновению, молча задерживаясь перед каждым на несколько мгновений»[2458].

У вокзала Николай сел на автомобиль, и вместе с бароном Фредериксом они поехали в свою прежнюю резиденцию. Вскоре туда явился генерал Алексеев с последними новостями. Похоже, только тогда Николай II узнал об отречении Михаила Александровича. В дневнике он так описал тот вечер: «В 8.20 прибыл в Могилев. Все чины штаба были на платформе. Принял Алексеева в вагоне. В 9 1/2 перебрался в дом. Алексеев пришел с последними известиями