Орри кивнул:

– Единственное, чего я пока не сделал, – это не упомянул ваших имен в связи с заговором. Не знаю, почему я должен давать вам хоть малейшую поблажку только потому, что мы родственники, но тем не менее я поступил именно так. Хотя это лишь отсрочка. У вас есть один час на то, чтобы убраться из города. Если останетесь, я вернусь к Седдону и обвиню вас в государственной измене и попытке убийства президента.

– Боже мой… – потрясенно выдохнул Гомер.

Орри и забыл, что старик стоит рядом.

– Ты, проклятый любопытный черномазый! – визгливо крикнула Эштон. – Убирайся отсюда! Вон!

Гомер убежал, унеся с собой фонарь. Эштон попыталась изобразить улыбку, но ее лицо исказилось яростью.

– Орри… ты должен понять… даже подготовка к отъезду займет куда больше времени, чем…

– Один час. – Он показал на высокие напольные часы, тикавшие у стены. – Я вернусь без четверти пять. Вас обоих следует повесить, как и остальных – я говорю о вашем подлом дружке Пауэлле, где бы он ни находился. Если через час вы еще будете в Ричмонде, так оно и случится. – С этими словами он вышел за дверь.

Когда в половине пятого Орри снова ехал на Грейс-стрит, сильно похолодало. Его снова начал бить озноб, и он чувствовал, что по-настоящему заболел от всех этих потрясений последних часов. Он остановился перед кирпичным домом. В окнах было темно. Он привязал лошадь, поднялся по ступеням крыльца, подергал дверь. Заперто.

На боковой террасе Орри разбил рукояткой кольта высокое окно, протянул руку и открыл его изнутри. Потом быстро обошел все комнаты. Они были пусты, все до единой.

В спальнях супругов – раздельных, отметил для себя Орри, – повсюду была разбросана одежда; ящики комодов выдвинуты, некоторые упали на пол, наполовину опустошенные. Странно, но когда Орри спускался по лестнице, то не чувствовал удовлетворения – только усталость и грусть.

Что такое нашло на Эштон, какие демоны честолюбия вселились в нее – вряд ли он когда-то это узнает. Да он и не хотел знать.

Когда напольные часы начали отбивать пять часов, Орри вздрогнул.

К концу следующего дня на Капитолийском холме уже бродили самые разные версии рассказа о вероломном заговоре. Около четырех часов Седдон подошел к столу своего подчиненного. Орри держал в руках правительственный меморандум, пытаясь читать, но по его взгляду министр видел, что его мысли где-то далеко.

– Орри, – откашлявшись, сказал Седдон с улыбкой, – у меня отличные новости. Я только что разговаривал с президентом, он хочет вынести вам благодарность в особом указе. Это равнозначно награде за храбрость в бою и заслуживает такого же отношения. Публикации по крайней мере в одной из газет вашего родного штата и… – Седдон вдруг запнулся.

На лице Орри появилось выражение недоверия, смешанного с таким безграничным отвращением, что министр даже встревожился и продолжил уже с меньшим пылом, избегая взгляда полковника:

– Эта благодарность также будет включена в постоянный Список чести в канцелярии генерал-адъютанта… – Ткань и металл для изготовления настоящих медалей в Конфедерации экономили, и Список чести служил им заменой. – Мистер Дэвис хотел бы лично поблагодарить вас завтра в своем кабинете. Мы можем договориться о времени?

– Мне не нужна его чертова благодарность. Он выгнал мою жену из Ричмонда.

Седдон нервно сглотнул.

– Вы хотите сказать, полковник, что… отказываетесь от чести?

– Да. Это вызовет новый скандал, не так ли? Но мы с женой уже привыкли к ним.

– Ваша горечь вполне понятна, однако…

– Да, я отказываюсь, – перебил его Орри, и в его глазах мелькнули необычные для него лукавые искорки, – пока вы с мистером Дэвисом не пообещаете мне немедленный перевод в штаб генерала Пикетта. Я устал от этого министерства, от этой работы и от этого свинячьего правительства…

Резким взмахом руки он сбросил со стола все бумаги, а когда они разлетелись по полу, встал и пошел к двери.

Все головы повернулись в его сторону. Служащие загудели. Лицо Седдона утратило дипломатическую вежливость.

– Уверен, перевод можно организовать, – громко произнес он.

После истории с Имоном Рэндольфом Джаспер Диллс начал тревожиться из-за своего пособия. Елкана Бент бесследно исчез, и никто о нем ничего не знал. Адвокат знал только, что Бейкер выгнал сына Старквезера из-за жестокости при задержании журналиста, но более свежих новостей у него не было.

В эти дни Диллс был загружен работой. Хотя среди его клиентов попадались и демократы, никто из них не хотел, чтобы на выборы пошел кто-нибудь из медноголовых[58], так как скорое окончание войны означало бы значительную потерю прибыли. Несмотря на занятость, Диллс решил, что должен непременно найти время и встретиться с главой тайной полиции. В конце июня эта встреча наконец состоялась. Бейкер ответил кратко и холодно:

– Я не знаю, что случилось с Дейтоном. И мне совершенно все равно. Я следовал указаниям и уволил его. И тут же о нем забыл.

– Да полно вам, полковник, вы должны что-то знать. Он еще в городе? А если нет, то где? Вы хотите, чтобы я обратился со своим вопросом к мистеру Стэнтону и пожаловался, что вы отказались мне помочь?

Бейкер тут же выразил готовность к сотрудничеству, хотя Диллс сразу об этом пожалел, когда бородач сказал:

– У меня есть верные сведения о том, что около месяца назад Дейтон был в Ричмонде.

– В Ричмонде?! Зачем?

– Не знаю. Мне просто сообщили, что его там видели.

– Возможно ли, что он перебежал на другую сторону?

– Может быть, – пожал плечами Бейкер. – Он здорово разозлился, когда я его выгнал. К тому же, на мой взгляд, он крайне неуравновешенный человек. Честно говоря, мне бы не хотелось встретиться с ним еще раз. Я знаю вашу репутацию, мистер Диллс, знаю, что у вас много друзей в правительстве. Но я не знаю, почему вас так интересует этот Дейтон. Не поделитесь?

К этому моменту Диллс уже решил, что помощи здесь ждать не стоит и надо идти выше.

– Я не обязан отвечать на ваши вопросы, полковник Бейкер. Всего хорошего.

Выше он пошел уже скоро, в День независимости, когда с самого утра сел в свою карету и поехал в сторону военного министерства. Хотя в строгом смысле этот понедельник был выходным днем, а тридцать восьмой конгресс разошелся на каникулы, многие правительственные учреждения продолжали работать из-за сложностей в политической и военной обстановке. И в той и в другой сфере дела обстояли не слишком хорошо. Отставка министра финансов Чейза, о которой он просил президента еще зимой, наконец была принята. По слухам, Чейз, которого предположительно поддерживали те же самые неизвестные радикалы, что участвовали в составлении циркуляра Помероя, призывающего к отставке Линкольна, собирался выставить свою кандидатуру на выборах. После его ухода с поста министра буквально за одну ночь в городе распространились панические слухи о банкротстве правительства.