Пресса отметила изрядную дозу маниловщины[2541]. Более резок был и генерал Алексеев:

— Масса, вкусившая сладость неповиновения и невыполнения оперативных приказов, вкусившая сладость полной праздности, погрязшая в стремлении и идеях скорейшего заключения мира, который якобы придет сам собой, стремящаяся в лице каждого почти бойца к спасению жизни, — представляет явную опасность… Войска перестали работать, они перестали учиться. Проверявший недавно в одной из армий боевую подготовку частей выразился, что ни одна рота, ни один батальон не выказали уменья вести бой… Устали и наши враги, устали и наши союзники. Однако в них не сказалось той слабости духа, которая заразила только русский народ. Пусть все дряблое, не имеющее решимости жертвовать собой сойдет со сцены, пусть смолкнет проповедь мира во что бы то ни стало.

Этими тремя речами вопрос об обороне был, по сути, исчерпан. Далее разговор сразу переключился на политику. Выступил Мартов, напомнивший, что «буржуазия» пожелала сделать армию орудием своих классовых интересов и сама положила начало ее разложению:

— Ведь не кто иной, как члены бывшей Думы Родзянко и Милюков обращались в февральские дни с речами к солдатам и офицерам, пришедшим к Государственной думе против воли командного состава и вопреки его приказаниям. Я напомню, что до приказа № 1 был опубликован другой приказ, подписанный временным комендантом Петрограда бароном Энгельгардтом. Этот приказ предписал разоружать вооруженных офицеров, а в случае сопротивления не останавливаться перед расстрелами. Русская армия будет демократично-республиканской или ее вовсе не будет, а все попытки вернуться частично к планам Корнилова являются фактами разложения армии и подрыва ее боеспособности[2542].

После речи Мартова, замечал Милюков, «для Керенского появилась возможность занять привычную позицию посредине между двумя крайностями. И он ею воспользовался. Он защищал здравый смысл от Мартова и «честь русской армии»… от Алексеева»[2543].

— Армия в ее целом, и в командном составе, и в составе солдатской массы, решительно и навсегда перешла на сторону свободного народа и служит государству демократическому. Первая попытка диктаторской власти происходила 3–5 июля (аплодисменты в центре) во время горячих боев на фронте. Русская армия морально не разложилась, как думают те, кто не чувствует нового дуновения жизни, нового духа, который охватывает постепенно все слои русского населения. Я счастлив заявить, что в настоящее время ни на одном фронте, ни в одной армии вы не найдете руководителей, которые были против той системы управления армией, которую я проводил в продолжение четырех месяцев[2544].

Что верно, то верно. Действительно в руководстве армии остались исключительно неопытные и в низких званиях конъюнктурщики, которые и не думали возражать Верховному главнокомандующему. После пленарного заседания собралась в закрытом режиме комиссия по обороне. Духонин рисовал печальную картину развала системы продовольственного и вещевого обеспечения армии, ее транспортного снабжения. Верховский рассказывал о развивавшейся анархии, с которой невозможно бороться одним лишь насилием.

Общее мнение собравшихся: никаких новых рецептов повышения боеспособности не прозвучало. На следующий день прения продолжились, еще ярче высвечивая противоречия даже между оставшимися в зале. Суть разногласий четко сформулировал левый эсер Карелин:

— Если для цензовых элементов революция была нужна, чтобы расчистить дорогу для наших военных успехов, то для демократии революция была первым шагом к тому, чтобы войну прикончить[2545].

Керенский 13 сентября вновь появился в Предпарламенте, чтобы выступить на тему — не самую патриотичную — о планах «разгрузки Петрограда» и постепенной эвакуации в Москву «учреждений, не связанных с основными функциями управления и законодательствования будущего, чье отсутствие в центре политической и государственной жизни страны не могло бы отразиться вредно на деле и повлиять на успешный ход работ»[2546].

Предпарламент кисло выслушал и, утомившись от трудов, взял перерыв. Ведущие предпарламентские партии и движения использовали его для проведения совещаний. А «буржуазия» в эти дни проводила два крупных мероприятия в Москве — съезд общественных деятелей и Х съезд партии кадетов.

Видные общественники, представлявшие конгломерат сил, которые кадеты желали вовлечь в орбиту своего влияния, собрались под председательством Родзянко. Тот видел миссию съезда так:

— Он должен сказать, что власти нельзя сидеть между двух стульев. Или большевики, или министерство спасения![2547]

Видные генералы клеймили разруху в армии, требовали решительных мер для объединения сил порядка. Брусилов начал:

— Все говорят о сильной власти. Но сильное правительство явится только тогда, когда большинство народа и войска почувствует всю глубину падения страны, когда скажут: довольно нам разрухи, хотим порядка, хотим пользоваться своей свободой, а не анархией. Когда это будет, явится и сильная власть.

Градус критики Временного правительства был крайне высоким. Особенно запомнился радикализмом своих выступлений философ Иван Александрович Ильин, который к тому же снял табу с имени Корнилова:

— Теперь в России есть только две партии: партия развала и партия порядка. У партии развала — вождь Александр Керенский. Вождем же партии порядка должен был быть генерал Корнилов. Не суждено было, чтобы партия порядка получила своего вождя. Партия развала об этом постаралась. Мы — партия порядка. Если революция в том, что каждый хватает, что можно, то мы контрреволюционеры[2548].

Бурные аплодисменты. О большевиках почти нет речи. Большевизм, говорил князь Евгений Трубецкой, — это «эпидемическая зараза, у которой есть свое течение и свой срок. Оратор считал, что признаки грядущего выздоровления имеются уже налицо»[2549].

Совещание потребовало восстановить дисциплинарную власть воинского начальства, очистить офицерский корпус от «позорящего его элемента, который в последнее время участвует во всех движениях солдатских масс», признать за Союзом офицеров армии и флота права государственного учреждения, вернуть к руководству армии уволенных военачальников[2550]. Суворинская «Новая Русь» приходила к выводу: «Россия идет к спасению широким половодьем. Уже открыто слагается второе правительство в Москве, туда собираются русские люди, и народ сам организует свой центр, который так бессильно оказался организовать нынешнее «бред-правительство», правительство Керенского. Москва потребует к себе Корнилова»[2551].