В начале октября Керенский пришел к выводу о необходимости подчинить Петроградский военный округ главнокомандующему Северным фронтом Черемисову и вывода частей Петроградского гарнизона на фронт. «Гарнизон решительно отказал в повиновении, и Петроградский Совет всеми доступными мерами противодействовал выводу частей из столицы. Такое отношение усилило в значительной степени влияние Совета и самыми тесными узами связало судьбу гарнизона с судьбой большевизма»[2512]. «Легальное восстание», по утверждению Троцкого, началось 9 октября с момента принятия Петроградским советом резолюции по поводу проекта правительства вывести из города часть гарнизона для обороны подступов к столице[2513].

По сути, последней опорой Временного правительства в армии станут училища юнкеров, готовившихся стать офицерами. Юный Борис Георгиевич фон Лайминг, который был тогда юнкером Михайловского артиллерийского военного училища, вспоминал, что «после отпуска в конце сентября у юнкеров старшего курса появилось новое занятие — дежурство в Зимнем дворце для охраны Керенского и его правительства. Мое отделение ходило в этот наряд приблизительно каждые пять дней и через сутки сменялось юнкерами других отделений. После двух-трех дежурств в Зимнем дворце мы обнаружили, что Керенский стянул туда целый гарнизон, который состоял из двух рот юнкеров Павловского и Владимирского военных училищ, сотни казаков и полуэскадрона от Николаевского кавалерийского училища, и двух батарей артиллерии, по одной от нашего Михайловского и Константиновского артиллерийских училищ. Как видно, на защиту со стороны многочисленных резервных батальонов Петроградского гарнизона он не рассчитывал.

Вся эта масса юнкеров была расквартирована по разным комнатам в первом этаже дворца, где вероятно в царское время жили служители или посетители, или гости из других мест России. Вся мебель была оттуда вынесена, и на полу были разбросаны старые матрасы, на которых юнкера спали между сменами часовых, уходом за лошадьми и орудиями, и выходом во двор, где получали еду из походной кухни. Остальное время не было занято ничем, сидели на матрасах, болтая друг с другом или наблюдая за прохожими на Дворцовой площади, лежа на широчайших пятифунтовых подоконниках невероятно солидного дворцового здания… Нечего и говорить, что на текущих занятиях в училище это вредно отражалось, хотя занятия продолжались нормально между этими дежурствами».

Но. «Уже и юнкерам перестали выдавать белые булки к утреннему чаю и обеду; лошадям рацион все уменьшался, они делались злые, худые и заболевали; цены все время росли. Никто уже не верил, что возможна война «до победного конца»[2514]. Как и во всей армии, в юнкерских училищах действовали комитеты, в которых наряду с курсантами участвовали и солдаты, находившиеся там в качестве нестроевых и уборщиков казарм. И часто именно солдаты, которые были намного старше юнкеров, и задавали тон в комитетах.

А что же 3-й конный корпус, который Крымов вел к столице по приказу Корнилова? Краснов, избежавший ареста, предлагал освободить корпус от малонадежных дивизий, пополнить казачьими частями и сосредоточить его в ближайших окрестностях Петрограда, причем одну треть держать непосредственно в городе — против большевиков. Генерал доложил Полковникову и получил согласие на реализацию этого плана. «Прошла неделя, а мы не могли добиться эшелонов для спешной перевозки корпуса. Шла какая-то невидимая борьба. В штабе округа мне передавали, что Совет солдатских и рабочих депутатов очень недоволен присутствием корпуса в Царском Селе и настаивает, чтобы его убрали подальше… 28 сентября я представлялся в Пскове главнокомандующему Северным фронтом Черемисову… Выяснил, что он очень считается с местным Советом… и большой сторонник демократизации армии». Как полагал Краснов, с октября корпус начали сознательно растаскивать на части.

Штаб фронта потребовал два полка в Ревель, один полк с орудиями в Витебск, 6 сотен и 4 орудия в Боровичи для усмирения тамошнего гарнизона. «Вместо грозной силы в 50 сотен мы имели только 18 сотен разных полков»[2515]. Пишу об этом потому, что именно этот корпус останется последним основным вооруженным ресурсом Временного правительства.

Фронтовые части тоже не могли стать серьезным подспорьем правительству. Ситуацию описывал Войтинский: «Поздняя осень, дороги разбиты, затоплены грязью, почти непрерывный дождь, холодный пронизывающий ветер. Ночи я проводил в автомобиле, а день — на позициях среди возбужденной, озлобленной солдатской толпы, под горящими ненавистью глазами, под градом упреков, угроз, ругательств, повторяя бессильные призывы. Я говорил солдатам, что ненавижу войну не меньше, чем любой из них; согласен с ними, когда они жалуются, что тыловики предали их, оставляя их в окопах без поддержки и смены, но ведь нельзя покинуть фронт, пока не кончилась война! Нельзя, и ни один полк революционной армии этого не сделает!

В ответ одни из солдат говорили:

— Покидать-то фронт и мы не покинем, а только чтобы к 1 ноября мир был!

А другие кричали:

— Корниловцы вы все! Довольно кровушки нашей попили![2516]

15-я кавалерийская дивизия считалась едва ли не лучшей на Западном фронте. Ее командующий генерал-лейтенант Анатолий Иванович Мартынов с ужасом наблюдал за утратой боеспособности и стрелковыми, и кавалерийскими полками: «Ежедневное общение с развращенной пехотой и настойчивая пропаганда сделали то, что к половине октября стрелки по своему настроению уже мало отличались от пехоты: совершенно не интересовались войной, интересовались только отпусками и спектаклями, а также всевозможными вещевыми и денежными получками… Гусарский полк и конные батареи, расквартированные вне города и состоявшие из кадровых солдат, сохранились гораздо лучше. Зато, вследствие расстройства транспорта и недостатка фуража, их конский состав был в плачевном виде. Когда я однажды потребовал, чтобы гусарский полк прибыл в Двинск, то командир полка доложил, что лошади не дойдут, а ведь предстояло пройти не более 10–20 верст!..

10 октября главнокомандующий Северо-Западным фронтом выразил желание, чтобы где-либо на фронте 5-й армии наши войска перешли в наступление. Командующий армией генерал-лейтенант Болдырев собрал всех корпусных командиров (XIX, XXVII, XIV и XXXV) и спросил их в моем присутствии, каково настроение войск. Первым говорил генерал-лейтенант барон Будберг, командир XIV-го армейского корпуса, который в 5-й армии считался лучшим. Он сказал:

— Если я сегодня отдам приказ о наступлении, то завтра же все мои офицеры будут перебиты.