«Ангелы сработали на отлично. Спасибо, ребята».

— Отвечай, Синдзи. Ты должен напасть.

— Да, я слышу, — твердо без колебаний ответил он, когда его душа, наконец, справилась с мучающими ее сомнениями. — Выдвигаюсь.

В тот же момент он дал команду Еве двигаться вперед — и ничего не произошло. Обескураженный Синдзи дернул за рычаги ручного управления, и вновь безрезультатно. Ева, внешне оставаясь активной и полностью исправной, не откликалась на его команды.

— Что за черт?..

— Синдзи, почему ты…

— Активность ядра Евы-01 вышла за рамки возможных величин. Колебание гамм не поддается анализу. Это не псевдопилот. Кажется, ядро пытается перехватить контроль над системами Евы.

— Неужели это… — неожиданно дрогнувший голос Гендо сел.

А затем капсулу залил пугающий и притом приятный лиловый свет, и вдруг на ухо Синдзи прошептал ласковый, добрый, заботливый женский голос:

— Здравствуй, мой мальчик. Я скучала по тебе.

И тут душу словно сжало в одну бесконечно малую чувствительную точку, сразу же разорвавшуюся необъятной вселенной из полузабытых образов детства — чуткой нежности во взгляде, тихо напевающей мелодии, теплом объятии заботливых рук, мягком касании груди и целый океан, бездну сердечной привязанности, которая может быть лишь к самой близкой, подарившей жизнь женщине.

— Мама… — прошептал Синдзи, вмиг сжав горло от нахлынувших слез, что размыли взгляд радужной картиной. — Мама…

— Дай, мой милый. Я вернулась.

Сердце, скрутившись в один измученный комок, вспыхнуло цветком давно пережитой грусти, ностальгии, чувственной надежды и робком, но в упоенье расцветающем, раскрывающимся, словно бутон, глубоко личном и сердечном счастье.

— Юй… — отрешенно выдохнул Гендо. — Неужели ты…

— Привет, дорогой, — весело отозвалась она. — Давно не виделись. Как дела у тебя и у твоих любовниц? Шучу, дорогой, не отвечай. У меня тут воссоединение с сыном, так что, прошу меня извинить, я вас отключаю.

— Стой, Юй!..

На информационном дисплее всплыло сообщение «Обрыв связи», и все голоса в эфире смолкли. Капсулу заполнила непроницаемая тишина, будто та оказалась отрезанной от реальности, сопровождаемая лишь невидимым дыханием.

— Мама… мам… — разум Синдзи рассыпался, словно карточный домик, руша за собой все его стремления и мечты, все планы, что он так упорно и хладнокровно строил, демонстрируя их ничтожность и смехотворность перед одним простым фактом — та мама, что когда-то бесконечно далеко дарила ему тепло и нежность, что со всей материнской заботой оберегала его и наполняла жизнь светом, радостью, разгоняла страхи и пела колыбельные перед сном, она была рядом, вплотную к нему. И все прочее вдруг оказалось бессмысленным, ненужным, лишним, и слезы сами полились из глаз, смешиваясь с LCL, а лицо сжалось от безмерной грусти и невероятной радости вернувшейся мечты.

— Да, мой сладенький, твоя мамочка здесь, с тобой, — ее голос растворялся в ласке, словно мед в сахаре. — Тебе больше не о чем беспокоиться. Я всегда была рядом с тобой, защищала и приглядывала, а теперь мы будем вместе, и ничто не сможет нас разлучить. Ты ведь рад это слышать?

— Я… я просто… не могу поверить…

— Ну-ну, мой мальчик. Я ведь не умирала на самом деле. Поверь, мне было очень горестно бросать тебя, ничего не объясняя, причинять тебе столько боли и оставлять вместе с этим чурбаном. Нет, ты не подумай, папа хороший человек, добрый и чуткий, просто немного скованный. Вы в этом плане так похожи. Однако теперь я вернулась, и тебе больше не нужно беспокоиться об остальных людях. Все это было задумано, чтобы мы вместе смогли жить вечно, далеко от этого погибающего мира.

Синдзи замер от ощущения внезапно проснувшегося холодка на сердце, даже перестав беззвучно плакать.

— Жить вечно?..

— Именно, мой мальчик. На земле тебя бы ожидала страшная участь — быть уничтоженным либо злыми Ангелами, либо еще более злыми людьми. Судьба мира уже была решена, именно поэтому я решилась на столь мучительный и болезненный для тебя поступок — отречься от жизни человеческой ради сохранения наших душ.

— Я… не совсем понимаю, мама… Душ?

— Смерть — это не конец. Но и у души есть свой предел. То, что случится с людьми, — уничтожит не только их тела, но и души. Однако для нас двоих есть спасение. Мы отправимся далеко-далеко в этом ковчеге, и нас не затронет всеобщая гибель. Вспомни, сколько боли, страданий и страха тебе принес этот мир. Теперь все это в прошлом. Мы будем с тобой пламенем вечной жизни, лишенной всех обременяющих нас потребностей и недостатков. Это единственный выход и это мой дар тебе в качестве извинения за нашу долгую разлуку. Просто открой мне свою душу.

Синдзи не мог понять, что творилось в его сердце. Он обрел мать — ту часть себя, что кровоточила болью и ненавистью все это время. Пропасть внутри него вдруг заполнилась мягким океаном спокойствия и умиротворения. Однако вопреки блаженно расплывшимся в голове мыслям вдруг стали всплывать чужие образы, резью начавшие царапать мозг. Аска, что была схвачена Ангелом. Рей, подавляемая сокрушающим светом. Захлебывающаяся Мари. Мисато. Тодзи. Даже отец. Все они оставались там, внизу, обреченные на вечную муку. А он, отрекшийся от мира, должен был возвыситься и обрести вечную жизнь.

«Как крыса с тонущего корабля».

— Бросить их всех?.. Когда я так близок к своей цели…

— О чем ты, зайчик? Разве не они причинили тебе столько боли?

— Они… Нет. Я сам. Я причинил боль себе, и я причинил еще больше боли им. Но это будет несправедливо, если кто-то другой разрушит их жизни, а я просто сбегу. Каждому воздастся должное, и мне решать, каков будет их конец.

Где-то далеко-далеко, как показалось Синдзи, вдруг прозвучал полный отчаяния приглушенный крик Аски.

— Прости, мам, но я пока не могу. Есть люди, кому я еще не уделил должного внимания.

— Ох, Синдзи, ты стал таким упрямым, — ничуть не озлобившись, проговорила Юй. — Ты ведь их имеешь в виду?

На стенках капсулы вдруг зажглись три окна, демонстрирующие прямую трансляцию из капсул Евангелионов девушек. И стоило Синдзи поднять взгляд, как ему сделалось дурно, а в осевшей груди сердце сдавило ледяной хваткой. Там творился настоящий кошмар.

Мари оказалась погруженной в синюю массу, целиком облепившую ее тело. Она, судя по распахнутому рту на искаженном ужасом и болью лице, кричала во весь голос, хотя ее не было слышно. Комбинезон ее растворился целиком, и голое тело продемонстрировало нечто,