Источники личного происхождения показывают, что у полицейских чинов в февральские дни было исключительно подавленное настроение, они нехотя отправлялись на свои посты и энтузиазма по поводу вероятных столкновений с восставшим народом не испытывали. Утром 26 февраля полицейский надзиратель Роман Дмитриевич Захаренко, перед тем как идти на дежурство, оставил завещание в пользу своей гражданской жены: «Я иду в наряд на Невский проспект где происходят беспорядки, может быть меня убьют… так все что есть у меня дома должно быть передано мещанке города Чухломы Евгении Александровне Арефьевой, бывшей последние 3½ года моей женой»[2395]. Тревожное предчувствие оправдалось. В выписке из ведомостей о погребенных на Петроградском Смоленском православном кладбище читаем: «Роман Дмитриевич Захоренко (очевидно, опечатка, так как в завещании „Захаренко“. — В. А.) околоточный надзиратель Петроградской полиции умерший от огнестрельной раны головы и груди 28 февраля 1917 г., 73 лет от роду, погребенный 4 марта»[2396].

Объяснить получившие массовое распространение слухи о «протопоповских пулеметах» в дни Февральской революции не сложно, если вспомнить, что обыватели заговорили о пулеметах задолго до описываемых событий. Шум вокруг пулеметов начался в 1916 г., когда в Петрограде проходило обучение стрельбе из пулеметов молодых солдат, а народная молва, прослышав, что ранее полицейские испрашивали пулеметы для себя, решила, что идет тренировка полицейских[2397]. Не последнюю роль в истории с пулеметами сыграла и некоторая демонизация Протопопова, которого общественное сознание воспринимало как властного и жестокого преемника Распутина. Гиппиус передавала ходившие слухи о министре внутренних дел: «За несколько дней до событий Протопопов получил „высочайшую благодарность за успешное предотвращение беспорядков 14 февраля“. Он хвастался, после убийства Гришки, что „подавил революцию сверху. Я подавлю ее и снизу“. Вот и наставил пулеметов»[2398]. Не случайно и указание Гиппиус на якобы имевшие место беспорядки 14 февраля, которых на самом деле не было: в этот день открылась сессия IV Государственной думы, однако накануне ходили слухи о том, что на день открытия Думы запланированы акции протеста, вследствие которых она может быть распущена[2399]. Говорили о возможных беспорядках, провокациях и обсуждали вероятные ответные действия властей. Рассказывали, что власти окружили Таврический дворец пулеметами. З. Гиппиус, проживавшая неподалеку, писала, что накануне открытия сессии пулеметами был окружен и ее дом[2400]. Впоследствии пулеметы с улиц исчезли, а воображение напуганных обывателей «расставило» их на крышах соседних домов. Характерно появление впоследствии в Москве слуха, что когда толпа явилась арестовывать Протопопова к его дому на Владимирском проспекте, то из окон его квартиры был открыт пулеметный огонь[2401]. В действительности Протопопов сам явился в Таврический дворец 28 февраля и сдался, но массовое сознание, связавшее пулеметы с его фамилией, требовало от ненавистного министра обязательного злодейства. Также нельзя отрицать версию, что в ряде случаев некомпетентные в военном деле и напуганные обыватели беглый ружейный огонь принимали за пулеметную очередь.

Помимо городовых, замешанными в слухах о «протопоповских пулеметах» оказались священники. З. Гиппиус, А. Бенуа в дневниках отмечали, что якобы пулеметная стрельба шла с крыши Исаакиевского собора, с колокольни Лютеранской церкви Св. Михаила[2402]. Правда, ни поэт, ни художник прямо не обвиняли в этом духовенство, однако народная молва пошла дальше рассказов представителей художественной интеллигенции, и вскоре родился образ священника с пулеметом. В «Новом Сатириконе» в апреле была опубликована карикатура, изображавшая стреляющего из пулемета попа с крестом в руке. Текст под рисунком гласил: «В дни революции много пулеметов стояло на колокольнях, откуда и обстреливался восставший народ»[2403] (ил. 184).

Ил. 184. Б. Антоновский. Один из «батюшек» // Новый Сатирикон. 1917. № 14. С. 7

Находились свидетели, которые рассказывали, что пулеметы тайно развозились по церквям в гробах[2404]. Широкое распространение подобных слухов подтверждает тот факт, что размещение пулеметов на крышах соборов в столицах пришлось опровергать в газетах далекого Томска[2405]. Примечательно, что даже некоторые священники в провинции поверили разговорам о разрешении Петроградской епархии расставлять на крышах церквей и колокольнях пулеметы для подавления беспорядков 27–28 февраля, по поводу чего отправляли запросы начальству[2406]. Отождествление полиции и духовенства проходило на уровне политической лексики: специфические обороты речи, высказывания, приписываемые полицейским, переносились и на представителей духовенства. Так, например, после ареста Протопопова ходили разговоры, что министр на допросах оправдывался тем, что сознательно своими действиями способствовал приближению революции: «Я оставался министром, чтобы сделать революцию. Я сознательно подготовил ее взрыв»[2407]. Гиппиус, веря, что министр действительно произнес эти слова, вынесла ему вердикт: «Безумный шут»[2408]. В мае 1917 г. появилась карикатура, в которой поп-хамелеон схожим образом оправдывал свое реакционное прошлое: «Братие! Я всегда стоял за свободу, а если я к погромам призывал, так для того, чтобы граждане скорее потеряли терпение и устроили Революцию»[2409].