крайне интенсивных контактах в культуре (сейчас проходит Год Японии в России и России в Японии), экономике (целый пакет совместных проектов, больше ста, только с 2016 года) и политике (лидеры наших стран встречались более 20 раз – случай для книги Гиннеса), Россия и Япония очень близко подошли к заключению мирного договора. Крайне интересная ситуация, в которой ценен самый кирпичик. Захватывающая каждый день новостная лента даст, уверен, материал для будущих ретро-детективов, шпионских триллеров, «альтернативной истории» и т.д.

Сейчас написать рецензию и сообщить об этом многотысячной аудитории может любой желающий, чему способствуют Фейсбук, Инстаграм, видео-каналы (Youtube, Vimeo). Литературным критикам стало сложнее оставаться на одной волне с аудиторией, завоевывать доверие читателей? Сложно ли конкурировать с блогерами?

Блогерам, думаю, мы, традиционные критики, уже проиграли. Меняются форматы и сами «средства производства»: бумага сдается цифре, текст проигрывает изображению. Однако, давно еще в Индии закрылся, например, последний завод по производству печатных машинок, но наша культура (говорю о западной, на Востоке отчасти иначе) не перестала быть логоцентричной, смысл продолжает производиться словом. И смена этой парадигмы придет не с блогерами, но с инопланетянами. К слову, интересный сюжет для фантастики – если бы современная западная письменность сгенерировалась на основе египетской иероглифики и мы мыслили не словами, но эмодзи (японское, кстати, слово)…

Литература XIX века дала нам образы «лишнего человека» и «тургеневскую девушку», XX век – «деревенскую прозу», «поток сознания», а что можно сказать о героях и стиле века нынешнего? Возможно ли уже выделить какие-то отличительные черты?

Пока все довольно аутично, на мой пессимистический взгляд. Взять аэропортные бестселлеры – Мураками, Уэльбек, Бегбедер, Коэльо. Все их легко можно отнести к довоенному японскому жанру «эго-романа» («сисёсэцу»), исповедальной литературе о самом дорогом для модерного человека. Индивид погружен в свой быт, фобии, которые он в лучшем случае проецирует на происходящее вокруг – или даже не проецирует. Это не плохо и не хорошо, так действительно есть. Но у аутиста предполагается какая-то динамика – или полное погружение с головой в свое состояние, или излечение. Так что какой-то сдвиг можно предсказать – не век же читать о сексуальных фантазиях Уэльбека или кулинарных Мураками. И я говорю не о формальных изысках вроде сочинений нейронных сетей или поэзии роботов, а жду какого-то кардинального слома, катарсиса или уж поражения.

Многие из нас привыкли ожидать от современной литературы чего-то такого же большого и мощного, как у Достоевского, Чехова, Толстого, Гоголя и т.д. Например, французам легко удалось обрубить эту связующую нить – никто там не ожидает пришествия второго Гюго, Рабле, Стендаля, Готье или Флобера. Есть у них сейчас свои классные авторы, и никто не чувствует себя ущемленным. У нас же все равно можно услышать: «Ну, конечно, это не Толстой…». А разве возможен второй Толстой? Разумеется, нет, да и не нужен он, одного вполне достаточно. Но авторы продолжают тягаться с этим прошлым «золотого» и «серебряного» веков. Что должно произойти, чтобы мы могли принять это наследие, как Великое, но отойти от него, перестать сравнивать?

Для читателя ситуация ожидания как минимум Достоевского порочна (завоз традиционно маленький, дефицит). Для самого писателя продуктивна – ориентироваться на лучшее, подтягиваться на турнике возможностей. Для рынка привычна – он складывается всегда из тех, кто популярен сейчас, но кого забудут через пару лет. Но всегда остаются более важные вопросы – все ли изданы, переведены, должным образом прочтены и осмыслены или просто замечены? Например, слава Саши Соколова приняла в последние годы угрожающие размеры (фильм по Первому каналу и массированные обсуждение в блогосфере его отношения к Крыму/«Любэ»), а вот многие ли знают писателя его поколения, ученика Алексея Крученых, утонченнейшего, упоительного стилиста, куртуазного неофутуриста, романтичного и ироничного Владимира Казакова? А ведь он издавался в 70-е в Германии (тихо живя в Советском Союзе), представительно издан сейчас? В наше вроде бы свободное и разнообразное время он оказался ровно так же не нужен даже филологам (2-3 статьи, смотря как считать) и друзьям (они живы, но мемуарных сборников нет), как не нужен был никому в глухие советские годы.

Сейчас наблюдается большой интерес к литературе (и искусству в целом) послереволюционного, советского периода. Вышло (и продолжает издаваться) много книг, журналов, документальной литературы, сборников архивных фотографий и т.д., посвященных советскому периоду, проходят конференции, выставки и прочее. На ваш взгляд, с чем это связано?

Советский опыт предстоит еще, думается, осмыслять нашим детям – революции делаются быстро, а разбирают их веками. Если говорить о российском кино, действительно динамично и очень интересно развивающемся в последнее время, то мне едва ли не более современной работы с советским прошлым («Спасибо, что живой», «Довлатов», «Дау» и т.д.) интересен в последнее время кинематограф 90-х. «Никотин» 1993 года по сценарию С. Добротровского, ремейк Годара – на «Кинописке» нет даже его афиши. Пример того, сколько еще археологических находок ждет в нашем прошлом…

Пожалуйста, несколько слов о Лондонской Книжной Ярмарке: вы приезжаете туда для участия в дискуссиях/круглых столах? Чему будет посвящено ваше обсуждение?

Будем обсуждать на круглом столе с английскими переводчиками, как отбирают книги для переводов. И еще буду вести круглый стол с участием наших ведущих писателей о личности и истории в современных книгах. Его участники Алексей Иванов и Гузель Яхина – новая классика, которая транслирует наш общий и одновременно уникальный опыт (Иванов – Пермское княжество, актуальная тема независимости в рамках метрополии-колонии, Яхина – татарская деревня), Алексей Сальников – яркая жанровая литература, успешно развивающая канон и создающая в его рамках, на его обломках что-то новое, Екатерина Рождественская – те воспоминания и осмысление прошлого, о котором мы уже говорили. Их объединение за одним столом если и не даст полную картину современной российской словесности, но позволит поговорить об очень важных вещах – от того же осмысления истории до того, как эти книги экранизируются.

Возвращаясь к теме возможностей XXI века, мне бы хотелось задать вопрос о таких платформах для самиздата, как Ridero и Литрес, Amazon Kindle (последний, конечно, для англоязычной литературы). Что вы о них думаете? Ведь и там начинающим авторам трудно пробиться к массовому читателю.

Вы правы, все эти гаджетные инновации, по сути, лишь новое технологическое оформление того же «самотека» в «толстяки» во время «оттепели». Характерна ситуация литературных премий, их дифференциации («Лицей» для начинающих, «Нос» для инновационной прозы, «Пятигорского» для философской, «Поэт» понятно для кого и так далее) и – введения в них («Нос», «Большая книга») института читательского голосования. Хотя, опять же, бестселлеры и классика всегда создавалась и находилась не вертикально (назначить или продвинуть), но горизонтально и до сих