его было просто невозможно. Далее на свет извлекли Людовика XIV. Черты его лица были крупными, как и у всех Бурбонов, однако, видимо из-за болезни, которой он долго страдал перед смертью, цвет лица у него был совершенно черным.

Потом начали доставать из могил королев: сначала Марию Медичи, вторую супругу Генриха IV, затем жену Людовика XIII Анну Австрийскую и жену Людовика XIV Марию Терезию, а в самом конце – великого дофина. Эти тела были сильно тронуты тлением; что же касается дофина, то в результате бурного гниения он вообще превратился в зловонную жидкость.

Мария Антуанетта с детьми

Все это время, пока длилось извлечение трупов королей из земли, труп Генриха так и находился около колонны, как будто горестно созерцая осквернение могил своих великих предков и потомков и сожалея о совершающемся святотатстве. Когда 16 октября Мария Антуанетта, последняя королева Франции, была казнена на гильотине, как и ее супруг, утром из склепа Бурбонов достали гроб Людовика XV. Он находился у самого входа в склеп, поскольку так требовал обычай Франции: король, умерший последним, должен был как бы дожидаться своего преемника, который сменил бы его на этом посту. Этот гроб вынесли из склепа и принесли на кладбище к общей могиле, после чего тело извлекли из гроба. Обернутое многими слоями холста и повязками, тело Людовика XV изначально выглядело неплохо сохранившимся, но не следует забывать, что умер он от страшной болезни – оспы, а потому, когда повязки сняли, даже самые дерзкие и мужественные не выдержали и в ужасе разбежались: труп разложился совершенно, и зловоние от него исходило ужасающее. Немедленно начали жечь курительный порошок, чтобы хоть как-то спастись от зловония, и порошка этого пришлось уничтожить несколько фунтов. Однако совершенно очистить воздух от отвратительного запаха не удавалось. С отвращением останки Людовика XV, известного героя Оленьего парка и любовника мадам дю Барри, швырнули в яму, щедро засыпали известью и сожгли.

Людовик XV. Этюд

Итак, останки были сожжены, а яма доверху засыпана известью. Внезапно в церкви Сен-Дени раздался сильный шум. Один из рабочих, засыпавших известью общую могилу, был, видимо, настолько раздражен делом, которое ему пришлось исполнять, что хотел сорвать зло на трупе Генриха IV. Товарищи пытались оттащить его от тела короля, а возмущенные женщины грозили ему небесными карами и показывали кулаки. Поняв, что святотатства ему совершить не дадут, рабочий отшвырнул в сторону свою лопату и, раздраженный донельзя, отправился смотреть казнь Марии Антуанетты. Это печальное зрелище не только не успокоило его, но, напротив, привело в состояние еще большего безумия: вид крови и воодушевленные вопли других людей, присутствовавших при казни, опьянили его.

Вернувшись в Сен-Дени, рабочий, еще более решительно, чем раньше, подошел к трупу Генриха IV, как и прежде, прислоненному к колонне посреди толпы людей, большинство из которых стояли, почтительно склонив головы, и заявил, говоря с мертвым монархом как будто с живым:

– Да есть ли у тебя право оставаться здесь, в этой церкви, когда твоих потомков лишают сейчас головы на площади Революции? Нет, не будет же такого!

Никто не успел даже помешать ему, так стремительно он действовал. Он протянул вперед левую руку и схватил мертвеца за бороду, сильно рванул ее, оторвав совершенно, а потом ударил труп по лицу. Раздался такой сухой треск, как будто на землю обрушилось сухое дерево или же мешок, наполненный костями, и мертвец упал на церковный пол. Трудно описать, какой крик ужаса и возмущения раздался со всех сторон. Эти несчастные люди полагали, что любой их король, возможно, и достоин подобного оскорбления, но только не Генрих IV. Ведь он был настоящим другом всего народа, а значит, нанесенное ему оскорбление являлось оскорблением, намеренно причиненным всему французскому народу! К рабочему отовсюду потянулись руки желающих отомстить ему за ужасный поступок, и тот, испугавшись, бросился за помощью к человеку, следившему за ходом раскопок. Доктор Ленуар никак не мог одобрить поведение этого человека; он понимал, что лишнее пролитие крови не нужно никому, однако рабочего следовало хотя бы пристыдить.

Взбешенным людям он сказал:

– Дети мои, не стоит вам карать этого несчастного, ослепленного собственной злобой. Он истинно не ведал, что творил: ведь он оскорбил великого человека, который и сейчас, на небе, занимает у Бога слишком высокое положение. Неужели вы думаете, что он сам не сможет выпросить у Господа наказания для того, кто так обошелся с его телом здесь, на земле?

Шум немедленно затих, а доктор Ленуар подошел к присмиревшему рабочему и вынул из его руки бороду, которую тот так и продолжал судорожно сжимать в руке.

– А тебя я попрошу немедленно покинуть церковь, – решительно сказал он святотатцу. – В этой партии рабочих, которой руковожу я, ты больше не работаешь.

Опустив голову, рабочий поплелся к выходу, но крики и яростные угрозы товарищей преследовали его до тех пор, пока он совершенно не скрылся из вида. Однако доктор Ленуар начал всерьез опасаться, что у кого-нибудь из присутствующих возникнет соблазн нанести очередные оскорбления Генриху IV, и, быть может, даже еще более худшие, и потому он распорядился, чтобы труп немедленно перенесли в общую могилу.

Французская революция. Аллегория

Однако его страхи были напрасны: мертвеца встретили с необычайными почестями. Никто не посмел швырнуть тело любимого народом короля так же, как остальные – небрежно, в общую кучу. Опустили его с крайней осторожностью и даже заботливо, устроили ему отдельное место в уголке, после чего аккуратно покрыли слоем земли, а не извести, как прочих.

Наконец, этот тяжелый день закончился, и рабочие разошлись. На кладбище не осталось никого, кроме сторожа. Этого человека доктор Ленуар поставил лично, потому что боялся, как бы кто-нибудь не захотел проникнуть в церковь Сен-Дени, чтобы украсть что-нибудь или совершить очередное надругательство над трупами королей. Днем сторож отдыхал, а просыпался в семь часов вечера, чтобы не спать до семи утра. В темное время суток он прохаживался по территории Сен-Дени; если же было особенно холодно, разводил костер около одной из церковных колонн и грелся около него, однако от двери церкви никогда не отходил далеко.

Памятник Генриху IV

Сторож не скрывал, что в последнее время в этой когда-то роскошной королевской усыпальнице становилось все более и более неуютно.