Ну, сбежать можно было в заповедник. Об этом ему Мишка прямо и сказал.

— Рабочими в лесной отдел пойдем, — говорил Мишка. — А вот как лечиться, не знаю… Глаза — сложные штуки. Не то что, вон, коленка — зашили там сумку, и все.

Славик начал расспрашивать, как все было. Мишка рассказал. И о своей любви к полетам на лыжах.

— Слышь, Малёк, так тебе тоже надо в летное! — тут же сообразил Пызя.

— Не-а, — убежденно отвечал Мишка, — мне в тайгу надо, в горы, зачем выше?

— Ну, на лыжах ты все равно привязан как будто к земле.

— Самолет тоже привязан, — сказал Мишка. — У нас Светайла, чуть что не так, не дает взлет или посадку, и все.

— Кто такая?

— Светайла? — удивленно спросил Мишка. — Начальница.

— Какая?

— Неба начальница! — выпалил Мишка и рассказал о Светайле. Даже предположил, что Славка мог бы со временем у нее и устроиться.

— Взлетку, чё ли, чистить?.. — уныло спросил Славик. — Да и школы-то у вас там нету?

— Нету, Пызя, — охотно и с радостью подтвердил Мишка.

— А как я среднее образование получу?

Мишка задумался. Можно было, конечно, снова отправиться в интернат к Станиславу Ильичу. Только сам он этого уже не хотел. Ну а друга можно и послать туда, с письмом Станиславу Ильичу. Или даже самому сопроводить туда Славика… Нет, опасно, да и стыдно перед Лучей.

На некоторое время эта идея была оставлена. В техникуме их звали Косой Пызя и Малёк Тунгус. Славик был крепышом, по утрам бегал, отжимался, приседал и подтягивался на турнике и чуть что бросался с кулаками на обидчиков. Но противников всегда было больше.

— В летном училище законы не такие, — убежденно говорил Славик, ощупывая ушибленную скулу.

— Откуда ты знаешь? — спрашивал Мишка.

Славик смотрел на него, как на малое дитя, хмыкал.

— Летчики, Малёк, — другой народ.

Заслышав гудение в небе, Славик умолкал, смотрел вверх, щуря косивший глаз.

— У эвенка — тайга, у пилота — небо, — сказал Мишка.

Славик удивленно взглянул на него.

— Сравнил уключину с крылом… Знаешь, сколько надо учиться, чтобы водить такие суда? Это ж пассажирский лайнер!

Мишка пожал плечами.

— Тайгу тоже надо понимать.

А потом добавил:

— И еще есть небесная тайга.

— Какая небесная?

— Не знаю, небесная.

— А чего говоришь?

— Я там не бывал, — ответил Мишка. — Бабка Катэ рассказывала. Небесная тайга с оленями.

— Сказочница она у тебя?

— Ага, — согласился Мишка. — Сядет у окна, закурит «Беломор» и начинает.

Славик ухмыльнулся. Вздохнул.

— Тут не сказки, а настоящее дело: сел за штурвал… — Славик сжал кулаки.

— Тоскуют руки по штурвалу, — напел Мишка. — Та-та-та… Одна у летчика мечта…

— А у тебя: самолет хорошо, пароход хорошо, а олень мой лучше! — парировал Славик.

— Зачем олени, когда есть лыжи, — ответил Мишка.

— А летом?

— Летом — лодка-моторка.

— Эх ты, Малёк! — Пызя шутливо ткнул его в плечо. — Ты хотя бы драться научился.

— Зачем? — сказал Мишка. — С кем в тайге драться будешь?

— Сколько волка не корми, — отозвался Славик, захватывая Мишку за шею, пригибая его.

Тот отпихнулся.

— Гляди, а то крылышки переломаю! — крикнул.

Пызя засмеялся, поправляя блескучие очки.

— Ой, уже перепугался! Все по углам кыш! Гроза Иркутска и тайги идет: Малёк.

Телеграмму о смерти бабушки Мишке дали в кабинете директора, сам директор и вручил, подошел и ласково приобнял мгновенно сникшего подростка.

— Ну, ну…

Уголь выписывает по ровдуге одно это корявое и тяжкое слово:

На Байкале штормы начала зимы. «Комсомолец» до следующего лета на приколе. И в небе как будто шторм: тучи, снег. Как назло, метели непроглядные. Мишка поездом доехал до Улан-Удэ, там в аэропорту просидел трое суток. Кассирша, продавшая ему билет по телеграмме, рыжая, синеглазая полная женщина звала его к себе домой, но Мишка отказался. Она приносила ему вареную картошку с котлетами, солеными огурцами, подкармливала. Потом связалась с поселком, аэропортом и передала ответ Светайлы: «Пусть не приезжает, уже похоронили». Мишка еще два дня просидел в аэропорту и вернулся в Иркутск.

Славик ему удивлялся.

— Ну, ты, Малёк, упорный. Ладно, на каникулах съездишь, чего уже. Все равно ничем не поможешь.

Заповедный берег без бабки Катэ казался ему каким-то фантастическим и чужим. Он привык туда возвращаться — с другой, северной стороны моря — и всегда первой видеть бабку в повязанном на пиратский манер платке. Она ходила встречать его в «аэропорт» поселковый. И даже как-то умудрялась угадывать время прибытия зимой по ледовой дороге — и тоже встречала на заснеженном берегу машину, в которой привозили детей заповедника.

И в то, что теперь на берегу его не будет ждать бабушка, он не особенно верил. Маленькая, черноглазая, с дымящейся папироской в узловатых пальцах, напевающая что-нибудь под приплюснутый нос, — наверное, песенку ожидания.

Сейчас Мишка все отдал бы, чтобы узнать, услышать этот напев.

Он ходил на речной вокзал, глядел на черную течь Ангары, которую с обеих сторон схватывали забереги. И ледяные клещи ширились, сжимали реку. У рыбаков он узнавал, какова там ледяная обстановка на море.

— Ты на Ангару-то не гляди, — сказал ему один старичок в оранжевой рыбацкой робе, с седой бородкой и вечно красным носом. — Она тут совсем не перемерзает, парень. Всю зиму дышит. Продух этот до самого лета будет!

Деньги, которые ему присылала тетя, забирал Славик.

— Я буду твоим банкиром, — сказал он после того, как Мишка в очередной раз просто роздал одному, другому полученные деньги.

У Мишки постоянно выцыганивали денежки знакомые и совсем не знакомые ребята. Это за ним водилось еще в интернате, и Луча Станислав Ильич даже устраивал дознания, кто сколько денег выманил у Мишки, и заставлял хотя бы что-то ему возвращать. Мишка и сам не понимал, как так получалось, что деньги не задерживались у него и почему он покупает какому-нибудь «закадычному другу» — старшекурснику пачку сигарет или пирожки с повидлом или ведет в кино двоих-троих «бедных родственников». Мишка знал, что за деньги можно много чего купить, хотя бы те же лыжи с пластиковым покрытием, «титановые» палки, отличные лыжные ботинки, — но как-то так выходило, что владельцами этих сокровищ становились другие, хотя бы и те, кого он водил в кино, а Мишке даже старые лыжи-дрова, гнутые алюминиевые палки, дубовые древние ботинки приходилось брать напрокат.