Издали все видели, как Супрун залез на крыло, сел в кабину и задернул над собой весь в солнечных бликах фонарь.

В тот день над Качей долго не стихал самый протяжный гром. Гром в ноябре…

А в конце декабря отличившихся курсантов поощрили краткосрочным отпуском с поездкой домой. И снова Тимур трясся на верхней полке, только теперь окно было прочно закрыто, и, чем дальше поезд убегал на север, тем чаще оконное стекло меняло свой вид — сначала было прозрачным, как крымское утро, потом скучновато подзатуманилось, а на подступах к Москве затянулось узорчатым ледком.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

1

Новый год встречали у Ярославских. Но вскоре после полуночных тостов Тимура потянуло на улицу и он хитровато шепнул Вере:

— Убежим?

Легкий застольный хмель сразу же выветрился, как только вышли на морозец. Несмотря на третий час ночи, окна домов светились праздничными огнями. Реденький снежок падал тихо, невесомо и, залетая в полосы света, мигал цветными искорками.

Не заметили, как оказались у подъезда 57-й школы, и новогодняя Москва повела их по «большому кольцу» давнего маршрута. Минуя старенькую церквушку, спустились вниз к оледенелой набережной…

— Ты часто думаешь о своем папе? — осторожно спросила она. Тимур долго не отвечал. Вера сжала его руку: — Если тебе трудно говорить об этом, не надо.

— Нет, почему ж… Просто «часто» не то слово. Он всегда со мной… Даже сейчас.

И долго потом шли молча, слыша свои неспешные, легкие шаги, чувствуя теплоту крепко стиснутых — ладонь в ладонь — рук. А когда они вновь подошли к дому, где встретили новый, сорок первый год, Тимур как-то особенно подтянулся, вздохнул.

Вера затихла. Ей будто кто-то подсказал, что именно сейчас должны прозвучать какие-то особенные, значительные слова.

— Вера, — сказал он, — помнишь прошлогоднее лето… после вечеринки у Гербина? — Она кивнула. — А спрашивал тебя о чем, помнишь?

— Помню, Тим, — почти шепотом промолвила она. — Ты спросил: буду ли я ждать?.. Я каждый день ждала — тебя и твоих писем.

— Когда я сегодня заглянул вперед, в конец лета, и представил нашу встречу, то ясно услышал свой голос. Кроме обычных слов, принятых говорить при встрече, я скажу тебе еще и такие слова: Вера, ты согласна, чтобы мы с тобой всю жизнь были рядом? А может, по-другому скажу, короче и определеннее…

Бурный наплыв радости опалил ей и без того подрумяненные морозцем щеки. Хотела немедленно, хотя бы двумя-тремя словами, ответить (нельзя же в такую минуту отмалчиваться!), но горло перехватило что-то горячее, и она испугалась: «Только этого и недоставало — разреветься». И, не владея больше собой, торопливо отступила к дверям подъезда. Но Тимур не дал ей убежать. Он вовремя схватил ее за локти, привлек к себе и осторожными губами коснулся сначала пылающих щек, а потом встретил подрагивающие, все еще хранившие привкус недавней карамельки губы…

В январе последние дни отпуска замелькали особенно быстро. И дома, делясь впечатлениями дня, он теперь все чаще и чаще приговаривал «мы с Верой». или «нам с Верой»: «Сегодня смотрели забавную пьеску, и мы с Верой от души смеялись…», «После вечеринки у Степана нам с Верой захотелось покататься на коньках, и мы всю компанию потянули на каток…».

Екатерина Давыдовна, слушая Тимура, грустновато улыбалась и, если присутствовала Таня, многозначительно переглядывалась с ней: «Слышишь? Теперь он говорит не мы с Юрой… или с Левой, а совсем иначе… Твой брат, Танюша, влюбился…»

В один из последних отпускных вечеров Ворошилов долго засиделся с Тимуром в своем кабинете. Уведомленный об увлечении воспитанника, он не смутил его неосторожным вопросом. Он спрашивал о другом. Маршала интересовало все, что касалось системы обучения летному мастерству будущих пилотов-истребителей. Тимур пони мал, что Климент Ефремович мог бы с большим успехом обо всем этом переговорить в ином месте с действительно опытными качинцами, но опекуна интересовало именно его, курсанта, мнение об истребительной авиации. Другими словами, нарком обороны хотел знать, как относятся к быстролетным машинам молодые люди — те, кому в будущем предстоит не только летать на них, но и, досконально овладев ими, побеждать на земле и в воздухе сильного врага.

Вооружившись очками, Климент Ефремович развернул «Красную звезду».

— На днях опубликован, — щелкнул ногтем по странице, — интересный материал.

— «Самолетостроение за рубежом», — выхватил жирную строчку заголовка статьи Тимур.

— Не читал?

— Нет, этот номер «Звездочки» не видел… Я больше сводками военных действий интересуюсь. Читал, например, сообщение из Лондона, как сразу же после нового года английская авиация совершила налет на Берлин и в столице Германии возникли большие пожары. И далее — дословно помню — такое сообщение: «Все английские самолеты, участвовавшие в этом налете, благополучно возвратились на свои базы». Просто не верится! Где ж была германская истребительная авиация? Или она…

Ворошилов предупредительно поводил из стороны в сторону пальцем:

— Не спеши с выводами. Немецкие истребители не дремлют. Послушай, о чем пишет автор этой статьи: «Как показал опыт применения авиации в современной войне, важнейшими качествами боевого самолета являются: скорость, дальность, вооружение, маневренность, высота полета и живучесть… Более или менее установленной схемой самолета оказался моноплан с облагороженной динамической формой фюзеляжа и контуров кабины пилота, с убирающимися в полете шасси и колесом костыля, с радиаторами, дающими весьма малое сопротивление, и реактивными выхлопными патрубками и винтами изменяемого в полете шага… Комплексное использование всех этих усовершенствований и улучшений на сухопутном самолете «Хейнкель-112» позволило в марте 1939 года достигнуть скорости полета 746 км в час, а через месяц на другом сухопутном самолете «Мессершмитт 109-Р» с мотором мощностью 2000–2200 л. с. был поставлен новый рекорд скорости 755,2 км в час». — Ворошилов снял очки и положил их на газету. — «Мессершмитт» — вот он самый вероятный соперник наших «ястребков». Семьсот пятьдесят пять километров в час! Уму непостижимо!

— Догоним! А о новом «миге» и говорить нечего. Если б вы видели, Климент Ефремович, какой на нем сложнейший пилотаж выполнял Супрун!

Ворошилов пригасил пробившуюся было улыбку: кому-кому, а ему не раз и не два приходилось видеть в воздухе и знаменитого Супруна, и других не менее знаменитых мастеров воздушного боя. Но в их ли только мастерстве дело?..

— Твоими б устами да мед пить! Впрочем… к сожалению, не всегда желаемое бывает действительным, — задумчиво промолвил Климент Ефремович, вспоминая, как в испанских воздушных боях наш верткий «ястребок», уступая «мессершмитту» в скорости, все же дотягивался до него — маневренность выручала. Что же касается «мига», а в равной мере и «яка», о котором Тимур