не думать о ней слишком часто, хотя каждый стюард носит с собой дротик с успокоительным средством, на случай, если болезнь одолеет кого-нибудь из пассажиров или даже членов команды.

Повариха вытирает руки о фартук. Она питает слабость к Профессору и всегда норовит наложить порцию побольше, приговаривая, что ему нужно нарастить мясца на кости.

– Ясное дело, – слишком уж беззаботно отвечает она. – А разве мы не говорили ему, чтобы почаще отрывал нос от своих книг? Я считаю, это все от переутомления.

Поезд неожиданно сбавляет ход. Вэйвэй выглядывает в окно и видит новую волну: мерцающий воздух, припавшая к земле трава. Аня прикасается рукой к висящему на шее железному медальончику с изображением святой Матильды.

– У меня теперь все оставшееся масло свернется, – бормочет она.

Приливы нарушают хрупкое равновесие в поезде. От них киснет вино, а поварята превращаются в безруких увальней. Вся команда плохо спит, и даже самые благодушные стюарды словно с цепи срываются.

Когда подобие порядка в столовом вагоне восстанавливается, повариха сует в руки Вэйвэй завернутый в парусину тминный кекс.

– Это для Профессора, – говорит она. – Он не поправит нервы, если не позаботится сперва о желудке.

Но вместо этого ноги несут Вэйвэй к складскому вагону. Она обещает себе, что навестит Профессора позже. Может статься, врач ее просто к нему не пустит, и в любом случае старику необходимо поспать. Нет смысла тревожить его по пустякам. Она отмахивается от уколов совести, стараясь не замечать тяжесть кекса в кармане куртки. Больше всего ему нужен покой, нужно время, чтобы вспомнить, что значит для него поезд.

«Ничего не изменилось, – упрямо говорит она себе. – Поезд будет ехать и ехать бесконечно».

Возле каюты капитана Вэйвэй замедляет шаг, как уже привыкла делать в этом рейсе. Может, именно в этот момент дверь откроется и выйдет капитан. «Нет, – думает Вэйвэй, – она должна быть в наблюдательной башне, следить вместе с картографом за приливами, командовать машинистам, когда притормозить, когда выждать, а когда рвануть вперед на всех парах».

Вэйвэй уже проходит мимо двери, когда та открывается. Но это не капитан, а Алексей. Волосы прилипли ко лбу, руки измазаны машинным маслом. Вэйвэй разочарованно смотрит на Алексея, и что-то в его лице заставляет ее резко остановиться.

– Что-то не так? – накидывается она с вопросами. – Сломалось что-нибудь? Но ты все починил, правда?

– Ради всего святого, Чжан…

Он бросает быстрый взгляд в коридор и делает знак следовать за ним. Из двери в тамбур выскакивают трое ремонтников и проносятся мимо, кивая на бегу Алексею. Лица у них такие же озабоченные, а инструменты в руках кажутся Вэйвэй незнакомыми.

Она смотрит им вслед.

– Куда это они? Что случилось?

Алексей отводит ее в угол тамбура и говорит, понизив голос:

– Только не рассказывай никому. Нам не нужна паника.

– Не скажу, – обещает Вэйвэй, проглотив комок.

– От удара волны сместилась одна из водопроводных труб, идущая к тендеру. Но ее можно поставить на место. И все было бы прекрасно, только вот она как-то вывела из строя всю систему и появились протечки.

Этот кошмар, этот ползучий страх преследует команду в каждом рейсе: если что-то сдвинется с места в чреве поезда, в лабиринте клапанов и труб, разболтается, несмотря на всю заботу и внимание к механизмам, эта крохотная неисправность приведет к тому, что ослабнет что-то еще, и лавину будет уже не остановить.

– Утечки? И сколько же воды мы потеряли?

Он не спешит отвечать, но Вэйвэй и сама прекрасно все понимает по его мокрым волосам, по потемневшим от сырости до синевы штанинам.

– Впереди будет источник, – говорит он наконец. – В крайнем случае сможем поднабрать воды там, а пока нужно расходовать ее бережливо.

– Но до него еще не день и не два пути!

Вэйвэй вспоминает, что они пару раз уже пользовались источником. Чтобы опустить водозаборник, придется очень значительно сбросить скорость. Да, решиться на это можно только при крайней необходимости.

– Верно, – с несчастным видом признает Алексей. – И нам придется сбросить пары, чтобы оставшейся воды хватило до источника.

По спине у Вэйвэй пробегает холодок тревоги.

– Значит, мы будем дольше туда добираться?

– Ничего другого не остается. Только надеяться, что дотянем до места, и экономить питьевую воду. И молить всех богов железной дороги о дожде.

Вэйвэй и сама не может понять, почему первым делом подумала о безбилетнице. Почему видение вытекающей из трубы капля за каплей драгоценной воды так пугает ее. И боится она вовсе не за ненасытную жажду поезда, а за девушку, которую едва знает. Вэйвэй вспоминает, как Елена смотрела на залитое лунным светом озеро. Как поднималась из ванной – утопленница, вернувшаяся к жизни.

На заплетающихся ногах Вэйвэй идет к складскому вагону. Поезд уже сбавил скорость, но перестук колес почему-то звучит громче, настойчивей, словно насмешливо напоминает о том, сколько еще ехать до спасительного источника воды, скрытого от глаз в недостижимой дали.

Но ведь безбилетница – это лишний рот. Ее приходится кормить и поить; она уже забирает то, что ей не предназначено. А теперь, когда больше нельзя беспечно тратить припасы, когда придется отмерять каждую каплю, она превратилась в невыносимую обузу для поезда.

Вэйвэй холод пробирает от таких мыслей. Ускорив шаг, она заходит в служебный вагон, и мимо нее снова проносятся стюарды, слишком озабоченные, чтобы спрашивать, куда это она идет. Другие все еще наводят порядок там, где распахнулись дверцы буфетов и содержимое рассыпалось по полу.

Потом через сельхозвагон, где стоящие рядами зеленые овощные растения скоро пожелтеют и поникнут, и дальше – в складской вагон. Она надеется, что Елена не торчит у всех на виду, что ее напугали беспорядочные рывки поезда.

Но безбилетница не прячется в тайнике под крышей. Она стоит в коридоре, настолько поглощенная видом за окном, что даже не замечает появления Вэйвэй, и та видит лишь ее отражение в стекле – приоткрытые губы, обрамляющие лицо волосы, большие темные глаза. Видит призрачное мерцание девушки на фоне берез, кончики пальцев, прижатые к стеклу так, как будто соединяют ее с двойняшкой. А потом Елена за стеклом переводит взгляд прямо на Вэйвэй, которой на мгновение кажется, будто это внешний мир смотрит внутрь. В следующий миг безбилетница едва уловимо меняется, подражая осанке Вэйвэй, и снова превращается в знакомую Елену. Но уже поздно, Вэйвэй уже видела ее, впервые видела такой, какая она есть, а не той, кем притворяется. Но разве Вэйвэй не знала этого с самого начала? Разве не скрывала правду от себя? Это не испуганная, растерянная безбилетница, которой нужна ее защита, а создание Запустенья, «не совсем девушка».

Часть третья. Дни 5–8

Когда начались трансформации, в Великой Сибири нашлись те, кого потянуло к лесам и болотам, кто проводил все больше времени вдали от дома. Некоторые так и не