– А еще что?

– Да, и еще то самое.

– Оно у тебя такое большое!

– Никто еще не жаловался.

– Боюсь, что в колечко не пролезет! – заявила Валя, оттолкнула Артема, поднялась со стола, оправила юбку.

– В какое колечко? – не понял он.

– В обручальное! – Она снова толкнула его и вышла из переговорной.

– Дура! – не удержался он и вышел вслед.

Только законченная идиотка могла сказать такое. Неужели она думает, что сын самого Матвеева женится на ней ради секса? Или у нее был повод так полагать? Возможно, уже весь офис в курсе, как Артем бегает за Наташей как потерянный.

Что ж, пусть его поднимут на смех. Хорошо, если это сделает Наташа. Сейчас она зайдет в комнату и с иронией спросит, почему Валя выскочила как ошпаренная. Наташа поинтересуется, он ответит. Хоть какой-то, но разговор.

Артем сидел за столом в темной комнате, но Наташа не появлялась. Он набрался терпения, положил голову на стол, но шло время, а она все не шла к нему. Зато сон подбирался все ближе, и все слаще становилось его дыхание.

Ветер нагнал темные облака, стащил их в большую тучу. Илью Савельевича это не пугало. Дождь – это не смертельно.

Трезубов сидел на загаженном полу в доме без окон и без крыши, а над ним возвышался Миша Червонец. Пистолета у него в руке не было, зато в глазах читался приговор.

– Ты хотел меня убить, – сказал он.

Илья Савельевич смотрел на него и понимал, что отрицать это бесполезно.

– Ты знаешь, за что! – заявил он.

– За что?

– Ты стрелял в меня!

Трезубов готов был разрыдаться от жалости к себе. Сама судьба объявила ему войну, прошлое казнило его. Все происходило именно так, как и тогда, двадцать три года тому назад. Его вывезли в лес. Там стояла какая-то избушка с крышей, но с выбитыми, как и здесь, окнами. Миша Червонец предъявил ему за Марту, навел на него пистолет и выстрелил.

Его даже не стали закапывать, отнесли подальше от избушки, забросали ветками и ушли. Никто не мог подумать, что покойник оживет и на своих двоих выйдет к людям.

Тогда Илье повезло. А сейчас вряд ли. Слишком уж решительно настроен был Миша.

– Я в тебя не стрелял.

– А кто в меня стрелял?

– Миша Червонец.

– А ты кто?

– Михаил Антонович Матвеев. Миша Червонец остался в далеком прошлом.

– Ты уже не тот, что раньше, да? – с ухмылкой осведомился Илья Савельевич.

Миша мог сменить имидж, но его прошлое навсегда останется с ним. Как бы он ни рядился в овечью шкуру, волчье рыло всегда будет выпирать.

– Уже не тот.

– Прошлое свое забыл?

– У меня нет плохого прошлого, есть только хорошее настоящее. В нем-то ты и пытался меня убить.

– В этом настоящем я мстил тебе за прошлое.

– Может быть.

– Если ты такой хороший, то должен меня понять.

– Я тебя понимаю.

– Ты не смог убить меня, я – тебя. Баш на баш.

– Хочешь, чтобы я тебя простил?

– Если ты такой хороший! – Илья Савельевич с надеждой посмотрел на Матвеева.

Вдруг он на деле захочет доказать, что с бандитским прошлым покончено раз и навсегда, и решится на великодушный жест?

– Ты можешь пообещать, что никогда не поднимешь на меня руку?

– Да, конечно! – У Трезубова были связаны руки, иначе он скрестил бы ладони на груди.

Илья Савельевич действительно готов был на все, лишь бы остаться в живых.

Но Матвеев сочувственно покачал головой, отказывая ему в понимании.

– Я тебе не верю.

– Но это правда!

– Правда в том, что ты спал с Мартой.

– Нет! Не было ничего такого! – Трезубов мотнул головой до хруста в шейных позвонках.

– Марта мне во всем призналась.

– Нет!

– Ты мстил мне за прошлое, но с Мартой спал в настоящем.

– Да не было ничего!

– Ты полное ничтожество! – заявил Миша, покачал головой, с презрением взглянул на него, сплюнул себе под ноги и вышел из развалюхи.

Чуть погодя послышался шум отъезжающей машины.

Илья Савельевич не смог сдержать вздох облегчения. Червонец уехал, бросил его на произвол судьбы. Мол, если враг выживет, хорошо, если нет, то туда ему и дорога. Да, суд судьбы – это серьезно. Трезубов не мог осуждать Мишу за такое решение.

А он обязательно выживет. И руки развяжет, и ноги.

Сделать это Трезубов смог довольно быстро. На полу валялось битое стекло. Он смог выковырять из грязи один такой осколок, приноровился, перерезал наслоение из клейких лент. Снять путы с ног было еще легче.

Илья Савельевич поднялся, выглянул из окна – никого. Только поле от дома до самого горизонта и лес в стороне. Ветер усиливался, с неба капнуло, но это не беда. Главное, что он смог дожить до дождя. Значит, и дальше все будет хорошо.

А от дождя Трезубов не раскиснет. Если Миша его пощадил, значит, можно возвращаться в Москву. Там теплая квартира. Добраться бы до нее, принять на грудь капель двести коньяка, забраться в джакузи.

Потом уже будет видно, как быть дальше. Возможно, он доведет начатое дело до конца. Найдет человека, который решит проблему с Мишей. Выждет время и отыщет такого.

Трезубов вышел из развалин. Порывистый ветер толкнул его в спину, но Илья Савельевич лишь улыбнулся. Ветер – это не страшно.

– Эй! – донеслось из-за спины.

Трезубов остановился, конвульсивно выгнул спину. Колени заледенели и онемели. Он едва не потерял равновесие, разворачиваясь на голос. Сознание забилось в черепной коробке как птица в клетке. От резкой головной боли завибрировали титановые пластины.

Он обернулся и увидел того самого громилу, который сделал ему усыпляющий укол. Сейчас в руках у него тоже был пистолет, как и в машине. Но тогда он не накручивал на ствол глушитель. За его спиной маячил печально знакомый водитель.

– Слышь, мужик, ты это, извини. Работа у меня такая. – Громила прикрутил глушитель, потянул за него – крепко ли держится? – передернул затвор.

– Ты что делаешь?

Колени совсем онемели, ноги отказались держать потяжелевшее тело. Трезубов опустился на землю, сел, запустил руку в мокрую траву.

– Прости, но так надо.

– Кому надо?

Громила вздохнул, подошел к нему и приставил к голове пистолет.

– Ты не переживай, – сочувствующим тоном сказал водитель. – Мы яму сами выроем. Земля тебе пухом будет.