Автор «Хроники», некто Даниэль, охотно сообщает, что Плантен познакомился с религиозными текстами секты вскоре после переезда в Антверпен в 1549 году и быстро стал ее активным членом, внешне оставаясь благочестивым католиком. Он тесно общался с главой секты Хендриком Никлаэсом и полностью разделял его убеждения. Хендрик как раз искал кого-то, кто возьмет на себя риск напечатать его монументальный труд. Плантен пытался заинтересовать этим проектом своих парижских друзей, а когда не вышло – взялся за дело сам. Богатые фамилисты скинулись на начальный капитал для типографии, купили все необходимое – и вот Плантен становится типографом секты, печатая труды ее предводителей и другую пропагандистскую литературу. По версии Даниэля, печатником Плантен стал именно по религиозным мотивам – чтобы нести в массы «истинные» слова о Боге.

Новые христианские конфессии предлагали альтернативные образы жизни. К идее их мирного сосуществования Европе еще предстояло привыкнуть.

Версия, конечно, получается скандальная. Как если бы сегодня выяснилось, что Стив Джобс – член всем известной исламской террористической группировки и основал Apple на ее деньги. А еще она довольно правдоподобная – многие данные подтверждаются. Даниэль описывает Плантена так, как будто хорошо его знал, но из текста «Хроники» видно, что настроен он к нашему герою, мягко говоря, предвзято. Считает его оппортунистом, который втерся в доверие к Никлаэсу, а потом покинул его, как только получил желаемое, из конъюнктурных соображений предав дело и взгляды секты. Даже обвиняет Плантена и Порре, которого также знал, в воровстве. Видимо, «Хроника» писалась уже после того, как Плантен стал богатым и знаменитым, а возможно, у Даниэля были с ним какие-то личные счеты.

Но это не отменяет ряда названных им фактов, которые впоследствии были подтверждены историками. С фамилистами Плантен и правда тесно общался, по крайней мере, до 1567 года, а то и дольше. По его переписке видно, что в течение всей жизни он разделял их убеждения, впрочем, вполне успешно совмещая их с католической религией. Исследователи спорят о том, действительно ли именно он напечатал главный труд Никлаэса[82] – Den Spigel der gerechticheit, – но точно известно, что он печатал для секты другие тексты, причем по датам видно, что они стали одними из первых его изданий. Воэ, например, перечисляет несколько писем, написанных уже после смерти Плантена, где его друзья обсуждают эту тему. Печаталось все это в глубокой тайне, то есть Плантен понимал, что совершает преступление, и опасался реакции католических властей Нидерландов[83].

Версию о сектантском происхождении начального капитала Воэ также считает наиболее вероятной, сомневается только, получил ли Плантен деньги от фамилистов именно для печати книг Никлаэса и другой религиозной литературы, или богатые братья по секте просто предоставили ему нечто вроде ссуды на типографию, которую он и так собирался открыть. Так или иначе, Воэ связывает появление типографии с религиозными взглядами Плантена. В то же время, Сандра Лангерайс склоняется к мнению, что нет никаких подтверждений тому, что карьеру типографа он начал по религиозным соображениям, а деньги на типографию получил от фамилистов.

Но в том, что истинным католиком Плантен был только внешне, не сомневается ни один из его биографов. Фамилисты – мелкая анабаптистская мистическая секта, существовавшая в Нидерландах и Англии в XVI–XVII веках. Ее учение не оформилось в самостоятельную религию, а представляло собой некую систему идей: самое главное – любовь к Богу и дух Иисуса Христа, а ритуалы и догма не так уж важны; зато важно уважение к другим взглядам и верованиям. Так Плантен сформулировал свои религиозные воззрения за пару лет до смерти[84].

Впрочем, сам себя он, похоже, искренне считал католиком и не видел никаких противоречий в связи с тем, что разделяет при этом взгляды Никлаэса. Ведь он жил как католик: соблюдал определенные ритуалы и правила, был членом католической общины. Как образованный человек с широким кругозором он не мог не понимать разницу между духовной и социальной функцией религии. Но, признавая важность второй для поддержания мира и порядка в обществе, считал себя вполне свободным в том, что касается первой: для образованных и трезвомыслящих людей вроде него нет ничего плохого в духовном поиске и знакомстве с новыми идеями. Впрочем, Воэ пишет, что большинство членов секты фамилистов также оставались католиками, никак не стремясь нести свои идеи в массы и не собираясь устанавливать альтернативный общественный порядок.

Но злость Даниэля на «предателя» Плантена понятна: сектанты часто были фанатиками, многие анабаптистские секты проповедовали именно смену образа жизни, создавая организации, – а это любая власть сочтет опасным. Плантен, разделяя определенные идеи, все же был не настолько глуп, чтобы открыто противопоставлять себя католическому обществу: принадлежность к альтернативной религиозной организации (не идее, а организации!) могла плохо кончиться. Он был слишком умен и образован, чтобы стать фанатиком. Хотя довольно серьезно рисковал, печатая сектантскую литературу. Но Даниэль, видимо, оказался более фанатичным.