— Тигран Мушегович, — обратился Фарман к руководителю тушения пожара, — Тигран Мушегович, надо лететь за взрывчаткой. У нас едва половина наберется. Кто ж знал, что кратер так быстро растет…

— Да, да, — согласился Севунц. — И чайник вскипел. Кстати, Михаил Никифорович, у вас ведь есть хороший столяр?

— Конечно.

— И сварщики хорошие?

— Что нужно, Тигран Мушегович?

— Надо сделать ящик из хорошего сухого теса. Вот чертежик. Размеры тут указаны. И мачты-опоры сварить из труб, на полозьях — тоже из труб. И этот чертежик есть.

— Я передам инженеру.

— Инженер мне нужен. Ведь вы отказались войти в штаб тушения, — Севунц посмотрел на приближавшихся к вагончику Алексея Субботина и Остапа Тарасовича. Михаил Никифорович проследил за взглядом своего старого знакомого:

— Хорошо, Тигран Мушегович. К вечеру мачты сюда притащат.

— Да! Ящиков нужно два. И еще тросы. Лебедочные, метров по сто пятьдесят длиной.

— Я понял, — и Субботин-старший пошел к «газику» инженера.

Подходя к вагончику, Алексей проводил взглядом уходившего начальника, хотел было окликнуть его, попросить зайти в больницу к Гюльнаре, но не стал. Караш Иомудский, связавшийся по рации с больницей, только сказал ему, что доктор настаивает на том, чтоб отправить Салахову в город, и передал микрофон и наушники Алексею. Гиви Чкония был опытным врачом, он не стал бы напрасно пороть горячку. Весть о том, что Гюльнара жива, а потом — веселый голос Гиви: «Кобра только ударила. Только ударила. Не выпустила яда. Так бывает. Слышишь, Алеша, бывает!» И вдруг после такой радости — в город, в клинику…

— Алексей Субботин, почему не в больнице? — вместо приветствия спросил Тигран Мушегович.

— Пустяки. Доктор видел, — Алексей даже попытался улыбнуться.

— Ну, что ж… Может быть, и пустяки, — Севунц пододвинул налитый стакан чая Фарману и спустился из вагончика. Он тронул Алексея за плечо, приглашая пройтись с собой. И некоторое время они шли молча. Проходя мимо высоко выброшенного соцветия эрему-руса, Тигран Мушегович сорвал головку цветка и, поднеся к мясистому горбатому носу, нежно вдохнул тонкий аромат.

— Все было нормально, Тигран Мушегович. Все шло как часы. Настало время менять долото. Остановили бурение. Стали поднимать бурильную колонну.

— И тут земля взбесилась…

— Да, взбесилась! А потом фонтан, что-то обо что-то, видно, стукнулось. Искра — и…

— Геологи виноваты…

— Везде на этом регионе удельный вес глинистого раствора тот же. При чем же здесь геология?

— Никаких проявлений?

— Никаких, Тигран Мушегович. Прямо взрыв. И такой чумовой дебит — не меньше двух с половиной миллионов кубометров в сутки, если не все три.

— Мы считаем — три, — но тут Севунц повернулся и пошел обратно к вагончику, покосился на грифон невдалеке. — Да мало ли, что мы считаем…

— Конечно. И журнал сгорел.

— Плохо. А смена как… ребята ведь все видели, все знают.

— Не говорил я с ними.

— Наверное, это правильно. Пусть каждый скажет, что считает нужным.

От вагончика к ним шел Айвазлы:

— Тигран Мушегович, так я — в город, за взрывчаткой.

— В город?! — встрепенулся Алексей. И он стал рассказывать о том, что случилось с геологом Гюльнарой Салаховой и как срочно ее нужно отправить в клинику.

Иногда Севунца удивляло, как люди, которые отлично слышат и очки им не требуются, видят порой совсем плохо. Вернее, мало замечают и понимают в увиденном. Он же, погруженный в омут глухоты, словно обрел двойное зрение. Научившись читать по губам говорящего, воспринимать слова лишенными интонации, Тигран Мушегович одновременно овладел и другим важным для глухого качеством — расшифровывать мимику, открывать на лице человека подтекст его речи, который был подчас скрыт за деланной интонацией, порой за своеобразным актерством. Но сколько бы ни пытался человек спрятать свои истинные чувства и побуждения, внимательному физиономисту, — а глухие в силу своего недостатка становятся ими поневоле, — скрытое ли, скрываемое ли открывается яснее, нежели и слышащему и видящему.

Тигран Мушегович видел, что стоило Алексею смолчать и не попроситься в город, проводить Гюльнару. И опыт, горький и противный, как лекарство, шептал Тиграну Мушеговичу: Алексею по сотне причин не следует ехать с Гюльнарой, хотя бы потому, что по той же сотне доводов он в дальнейшем может, жалея ее, принять ненужную вину на себя, хотя ей-то уж ничего не грозит, но, вспомнив свою Фатьму-ханум, Тигран Мушегович сказал:

— Фарман, возьми Алексея. Он поможет тебе при погрузке.

А когда они улетели, Тигран Мушегович долго, кругами прохаживался вокруг грифона.

— Как кот вокруг горячей сковородки, — сказал про него дядька Остап, опять усевшийся на приступочке вагончика.

— Нехорошо так о нем, — сказал Есен, притулившийся рядом. — Он думает.

— Кот тоже думает, — упрямо сказал дядька Остап. — Я совсем ничего не хотел сказать плохого. Меня хоть на цепи води вокруг грифона — все равно ничего путного не придумаю.

* * *

Вертолет приземлился на площади поселка, на которую выходили фасады конторы бурения, поселкового Совета, школы и больницы. Еще до того, как улеглась пыль от винта, заслонившая все, и механик открыл дверцу, Алексей увидел, что из приемного покоя вышли санитары с носилками, а следом доктор Гиви.

Субботин-младший понял: выходить из вертолета не имеет смысла, и терпеливо ждал, когда уляжется желтая завеса пыли и к машине подойдут санитары с носилками, а главное — доктор Гиви. Ведь Караш совсем недавно передал Алексею, что Гиви сказал: за жизнь Гюльнары не следует опасаться. Тогда зачем понадобилось отправлять Гюльнару в город, в клинику? Именно это и хотел спросить Алексей у Гиви.

И спросил.

Водя рукой перед лицом, словно пыль была кисеей или паутиной и ее можно было отвести, Гиви ответил:

— В поселке амбулатория, а не больница.

— Но ведь ты… хороший врач, Гиви.

— Алексей… ты хороший инженер-буровик…

— Это разные вещи, Гиви.

— Не думаю… — и он пробубнил что-то по-грузински.

— Не понял, Гиви.

— «Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны», сказал поэт.

— Кто?

— Шота Руставели. Вы привыкли считать, что здесь больница, а в поселке — всего амбулатория.

— Гиви, я полечу в город и все узнаю там, — наступал Алексей.

— Лети хоть к дьяволу! — взорвался Гиви.

— Я тебя по-человечески…

— Змея не выпустила яда. Только ударила.

— Ты уверен в этом?

— Так бывает.

— Не слышал.

— Читай научно-популярный журнал «Наука и жизнь».

— Гиви, не сердись.

— Пойди к черту! У нее шоковое состояние. Я лечу тоже и вернусь с вами.

Они вошли в вертолет, и механик закрыл дверь пассажирской кабины.

Потом они взлетели. Кабину болтало, а потом потянуло и поволокло, и вибрация стала сильнее.

Алексей не сводил взгляда с лица Гюльнары, будто она, находясь в бессознательном состоянии,