оперся локтями о колени. Разгружать пласт — забуривать несколько новых скважин, ставить новые буровые. Они должны пройти более двух тысяч метров, только тогда они дойдут до газового пласта, из которого началось загазовывание глинистого раствора, выброс, а потом грифон.

Новые выходы из пласта снизят давление в нем.

Решение… Чтоб быстрее освободить ведро от воды, сделать в ведре не одну, а десять дырок… Что толку иронизировать? Другого-то выхода нет. Нет! Если бы не грифон, ликвидация аварии выглядела гораздо проще. Следовало освободить устье скважины от оборудования и подвести к выходящей струе газа реактивный двигатель. Истекающая струя оторвала бы пламя. Тогда на устье скважины устанавливается фонтанная арматура — «елочка»…

Она, конечно, простота эта, легкость — кажущиеся. Такова разница в сложности номера жонглера, работающего, предположим, с пятью предметами, и жонглером, умеющим «держать» в воздухе десять, разница между сложением и возведением в степень…

Главное тут даже не в сложности. Разгружать пласт — решение более простое, чем тушить пожар, закачивать фонтан… «Более простое решение»… Точнее — отсутствие решения… С аварийной скважиной ничего не делать, — только ждать. Ждать, когда забои вновь пробуренных скважин войдут в пласт, начнут отбирать газ, и пластовое давление месторождения снизится.

Ну а если месторождение огромно?

Тогда будут бурить наклонную скважину, выйдут близко к забою аварийной и закачают в ствол скважины цементный, очень тяжелый раствор. Он зацементирует «рану» в пласте, затянет все выходы газа по трещинам…

А сколько газа пропадет?

Дебит скважины — более двух миллионов кубометров в сутки. Такого количества хватит крупному химическому заводу.

Обернувшись к Гиви, Алексей положил руку на его плечо, потом на плечо Фармана:

— Гюльнара и Субботин с ума посходили. Никаких нарушений на буровой не было. Это все ребята подтвердят! Они же…

Тут вошел пилот и сказал, что они отправляются.

Субботин прошел в кабину и сел на железную лавку. Его распирало желание всем и каждому говорить, что ни в выбросе, ни в дальнейших последствиях аварии он и смена не виноваты. Разве можно обвинить их в том, что пострадал Алты?

Алексею припомнился больничный бокс, кровать, полукруглый каркас над обгоревшим телом Алты, его до неузнаваемости измененное страданиями лицо и взгляд — пустой, скользящий.

Лишь в эти мгновения он всей полнотой души ощутил, что ответственность за страдания Алты, виновность в выбросе, фонтане, пожаре и грифоне может пасть на него. И ему, собственно, нечем, именно нечем оправдаться.

* * *

Саше Ахметову было совсем не обязательно присутствовать при транспортировке собранной вышки к месту бурения. В бригаде трактористов, которым предстояло тащить буровую к грифону, имелся тралмейстер, человек достаточно опытный в своем деле. Михаил Никифорович, отдав приказание Ахметову проследить за доставкой буровой, почувствовал, что в этом случае тешит свою душу, словно мстит своему любимцу.

Однако со стороны Михаила Никифоровича в отношении к Алексею просвечивала и покровительственная нотка человека более старшего годами и уже только на этом основании имевшего права на суждения более резкие, поступки — более крутые. Причем Михаил Никифорович в глубине души искренне считал: окажись он не прав, Алексей должен, обязан даже заранее и понять и простить его за несправедливости, которые он нанесет ему. Подобные расчеты весьма часты со стороны родителей и основываются на, так сказать, обычном праве, охотно признаваемом папами и мамами. Дети тоже не прочь использовать его, особенно становясь взрослыми. Это дает им неограниченные возможности эксплуатации родительских чувств, а также средств.

Отъезд Алексея в город не только озадачил, но и разозлил Михаила Никифоровича. То, что Алексей так просто, так равнодушно даже, принял свое отстранение от должности, представилось для начальника конторы еще одним доказательством вины мастера. Не мог, по мнению Михаила Никифоровича, человек, не чувствующий за собой вины, не бороться против столь жестокой несправедливости, его, субботинского, произвола. В конце-то концов, кто ж добровольно под топор сунет голову?

О странном поведении Субботина-младшего думал и Саша Ахметов по дороге к поселку. Но мысли его текли по другому руслу. Сашу удивляло, что Алексей не поговорил по душам ни с кем из бригады, предоставив для себя решать: виновен мастер в аварии или нет? Вопрос этот далеко не прост, и даже тень сомнения в правильности действий Алексея, высказанная на расследовании, может погубить его.

Припоминая совсем недавнюю аварию на «своей» буровой, Ахметов с неприязнью к себе вспоминал, как он не выспрашивал мнения рабочих, а попросту пытался вдолбить им мысль, что происшедшее нисколько не затрагивает его, что авария — результат глупых и случайных совпадений, что в конце концов, идучи на какие-то сделки со своей рабочей честью, он думал прежде всего о них, об их заработках. Наконец, он стал утверждать, что, догадываясь наверняка о нарушениях в режиме бурения, они молчали.

И теперь, вызвав яркое воспоминание этой сцены, и противной и унизительной, Ахметов почувствовал: он покраснел до слез от стыда. А когда вслед за стыдом голым крысиным хвостом метнулась мысль, будто Алексей теперь в его руках и он волен поступить, как сочтет нужным, презрительные взгляды товарищей предстали перед ним буквально воочию.

«С такими мыслями нельзя брать на себя буровую, — подумал он. — Нельзя, надо отказаться… Отказаться? Ну уж дудки! Отказаться, когда сам Субботин назначил меня на должность мастера? Отказаться — значит не подняться вовек. Михаил Никифорович мне этого не простит. И думать нечего, чтобы простил».

То, что на полигоне сборки не оказалось мастера: он уехал в близлежащий кишлак то ли на свадьбу, то ли на день рождения, — лишь на секунду обескуражило Ахметова. Рассуждение о том, что ему дана возможность вновь подняться после пережитого позора, взвинтило нервы Саши до крайности. Все встававшее у него на пути к достижению пели рассматривалось как предельно враждебное, стоящее лично против него. Никакие обстоятельства, их неудачное стечение не принималось Сашей в расчет.

— Ну и что! — обратился Ахметов к замещавшему мастера монтажнику. — Что ж теперь — все остановись?

— Не положено без мастера, — пожал плечами пожилой монтажник и сдвинул защитную каску на затылок.

— А если он вернется завтра? — вскинулся Саша.

— Завтра он и вернется, — спокойно ответил монтажник.

Ахметов внимательно пригляделся к монтажнику:

— Так ведь ты же тащил нашу вышку туда, на площадку.

— Мастер руководил транспортировкой… Под его наблюдением вел.

— Но второй раз легче буровую протащить.

— Оно верно, только мастера нет.

— Михаил Никифорович приказал срочно транспортировать эту буровую. Понимаешь, срочно!

В следующую секунду Саше захотелось захлопнуть рукой свой рот: ведь четкого, ясного приказа доставить к грифону вышку во что бы то ни стало Субботин