– На следующей – сходим.

* * *

– Что опять? – Вован Натанович смотрел на своих подчиненных так, словно видел перед собой водителя «запорожца».

– Мы заехали по адресу, а там – снова менты, – развел руками Дуболомов.

Совершенно разочаровавшийся в жизни Костик подавленно молчал.

Вован Натанович барабанил своими растопыренными пальцами по столу и задумчиво рассматривал напарников, решая, что ему обойдется дороже: убить обоих или все же отправить их по какому-нибудь не слишком важному делу. В конце концов, должны же они как-то отработать потраченные на их освобождение деньги. Будь его воля, он бы даже вмешиваться не стал. Но авторитетный Саныч настоятельно рекомендовал выручить работников фирмы дабы избежать утечки информации. К тому же, ни одного ценного кадра в распоряжении Вована Натановича до сих пор не было.

– Ну что, будем работать или поедем лес в Сибири истреблять?

Герои дня потупились, как семинаристы и промолчали.

– Ладно. Для начала вам простое задание. У меня спиногрызы разбежались как тараканы. Мать, бедная, волнуется, сериалы даже своим смотреть перестала, а они, гады, на папины денежки развлекаются. Задание – проще пареной репки:

поймать и за руку домой оттарабанить.

– А где ловить-то?

– Ну, где у нас молодежь тусуется? По денсигам в основном. По макдональдсам всяким, по стриптизам. Вот вам семейная наша фотография. Это – Валик, а это Жени. К вечеру чтобы были дома – устрою им разборку, козлам. Я кончил.

Вован Натанович выразительно указал на дверь и незадачливые гангстеры ретировались.

– Все сам, все сам, – горько вздохнул глава фирмы.

Напарники же, сперва отбежав от офиса на безопасное расстояние, стали разглядывать семейную фотографию, данную им для наводки.

Фотография изображала святое семейство в полном сборе и при параде. Этот редкий и почти не возможный снимок сделал один из папарацци, застав семью Дроздовых за просмотром эротического боевика. Глава семьи был неофициален: на нем были классические семейные трусы с изображением стодолларовых купюр, а в руке он, как державу и скипетр, держал полутора литровую бутылку пива и копченую камбалу. На голове его, вместо короны, возлежал кот абиссинской породы. Гангстеры начальника узнали не сразу и то только по причине наличия на его обнаженном торсе килограммовой платиновой цепи с эмблемой фирмы. Впрочем, этим сходство и ограничивалось. Остальные герои этой идиллистической картинки были напарникам совершенно незнакомы.

– Это что за Клара Новикова?

– Где?

– Да вот, в углу.

– По-моему, это торшер.

– Откуда, по-твоему, у торшера может быть в зубах сигарета?

– Ну, такой специальный торшер-портсигар. Мало ли что капиталисты напридумывают?

– А по-моему, это мама ихняя. Вон гляди, рот раззявила и на начальника замахивается – видать, зарплату пропил.

– Че ты мелешь? Чтобы его зарплату, пропить такое здоровье надо – что ты! Просто общаются люди… А вот это, не иначе, детки.

– Близнецы, что ли?

– Похоже. Однояйцевые.

– Откуда это ты увидел? Они же здесь по пояс оба.

– Дурак! Похожие просто – вот так и говорят. Как из одного яйца в инкубаторе вылупились.

– Понятно. Я и смотрю, че это они так вылупились, птичку, что ли, увидали.

– Какую птичку?

– Ну как же. Детям, что бы они не плакали, говорят, что сейчас вылетит птичка. А это – дети…

– Дети! Ты глянь на этих детей, у них же на рожах написано крупными буквами: «я – дебил-переросток». Они уже наверное своим безопасным сексом полгорода перепортили, по два раза развестись успели, а ты – дети.

– Ладно-ладно, разошелся! Где мы этих близняшек искать станем, ты мне скажи?

– Тебе же дали указиву – в дэнсингах и макдональдсах, не понятно, что ли?

– Тогда че встали? По коням и вперед!

* * *

Снежана Игоревна страдала редким психическим заболеванием – боязнью одиночества, хотя сама об этом не догадывалась. Ей просто в жизни никогда раньше не приходилось оставаться в обществе самой себя, и это оказалось очень страшно.

Не спасал даже любимый телевизор, по которому передавали рекламу новой майонезособиралки, без которого не могла обойтись ни одна домохозяйка: «Раньше домохозяйкам приходилось собирать пролитый майонез вручную, а теперь мы сможем избавить их от этого непосильного труда…»

Снежана Игоревна в сотый раз обшарила весь дом снизу до верху и поняла, что, если ей не будет оказана скорая психиатрическая помощь, она просто умрет:

– Доктор, – верещала она в трубку. – Мне так плохо!

– Спокойно, я выезжаю, – ответил ей приятный баритон.

Не прошло и получаса, как на пороге возник ослепительный и великолепный, гениальный до безрассудства, высокооплачиваемый до неприличия доктор-психоаналитик Сигизмунд Бред. Он был одним из немногих практикующих психоаналитиков, которые выезжали по первому вызову к клиентам на дом. Это было очень удобно: не было никакой необходимости утруждать себя сидением в очереди и стеснять свою брезгливую натуру лежанием на кушетке, которой до тебя пользовалось полсотни психопатов. По этой причине клиентура у доктора была очень многочисленной и очень богатой.

Доктор благоденствовал и был вполне доволен своей жизнью, которая изменилась сразу после того, как он, токарь-фрезеровщик, прочитал талантливейшую книгу гениального Д. Карнеги. Это стало тем самым поворотным пунктом на жизненном пути Сигизмунда, с которого эта жизнь, в сущности, и началась. Именно с этого момента Дима Портянкин превратился в дипломированного специалиста высокого класса и стал светилом столичной психоаналитической мысли.

Имелись публикации (пять долларов аспиранту – и готово), благоприятные отзывы специалистов с мировым именем (пару банкетов – и пожалуйста) и безупречная репутация, которой делились между собой светские львицы в приватных беседах.

Именно этот модный доктор был выбран Снежаной Игоревной себе в лечащие псих-врачи, и она ни разу с тех пор не жаловалась на свое здоровье.

– Дорогая моя, вы взволнованы, – с порога приступил к делу Сигизмунд. – Вам нужно немедленно прилечь! Дайте я пощупаю ваш пульс… Ах, бедняжка, вас оставили одну?

Снежана Игоревна заливалась слезами благодарности и умиления и не могла произнести ни слова. Поосторожнее выбрав позицию, она снова стала заваливаться в обморок, зная, что заботливые руки ее доктора не дадут ей ударится затылком о паркет. И она не ошиблась.

Психоаналитический сеанс происходил в ее будуаре и был бурным и продолжительным. Сперва ее лечили на кушетке, потом – на кресле, потом – на полу и в заключении – на подоконнике.