поверит? — спрашиваю я и поворачиваю голову, встречаясь взглядом с ее темными глазами, обрамленными длинными черными ресницами. — Я Клэй Коллинз.

Блондинка и просто бомба. Все, что администрация любит выставлять напоказ в своих брошюрах по набору персонала.

Она прищуривается.

Я осматриваю ее с ног до головы.

— А ты мусорная крыса, вероятно, предвкушающая долгую и блестящую карьеру, в которой ты будешь выкидывать фокусы на грязном полу своего дерьмового дома.

Оливия вскакивает и хватает меня за шею. Я задыхаюсь.

Хватаюсь за подлокотники кресла для поддержки, когда она притягивает мое лицо к своему, и я сжимаю челюсть, глядя ей в глаза. Темно-коричневый цвет загорается золотыми искорками, когда она смотрит на меня, и я чувствую аромат персиков от ее длинных черных волос.

Мое сердце бьется так сильно. Да.

Как чертов наркотик.

Она со злостью глядит на меня, и я готовлюсь к удару, хотя знаю, что должна отстраниться.

Но я не желаю, чтобы она отпускала меня. Понадобилось так много времени, чтобы мы оказались здесь.

Я ненавижу Оливию Джэгер. Я чертовски ненавижу ее, и я бы с радостью никогда никого не любила, если бы могла ненавидеть ее всю свою жизнь. Мои глаза наполняются слезами, и я не понимаю почему.

Но я не моргаю.

Давай же. У меня дрожит подбородок. Давай. Я так жажду этого.

Сок, который она вылила на меня, все еще капает с моей юбки, я закрываю глаза и чувствую, где ее пальцы запутались в моих волосах под хвостом. Давай же. Я открываю рот, ощущая ее повсюду. Практически пробуя на вкус.

Горько, но прекрасно, как валиум на языке. Вот на что она похожа.

Я открываю глаза, слезы текут по щекам: она наблюдает за мной со смесью гнева и настороженности в глазах. Как будто она в чем-то не уверена.

Из кабинета доносится голос, и Лив отталкивает меня, когда открывается дверь в кабинет директора.

Я качаю головой, когда сажусь на стул. Тряпка.

— Отец МакНилти задерживается у мэра, — сообщает нам миссис Гаррисон, оставаясь в дверях. — Он поговорит с вами обеими утром, так что не думайте, что вы сорвались с крючка. Идите в раздевалку, переоденьтесь…

Я встаю до того, как она заканчивает свою фразу, беру телефон со стола и прохожу мимо старухи.

— И идите прямо в класс, — кричит она вслед, когда мы с Лив проходим через кабинет к двери. — Если я почую запах еще одной драки между вами, то позвоню вашим родителям, чтобы они забрали вас!

Но мы уже в коридоре, и дверь захлопывается за нами. Я не оборачиваюсь и не замедляю шаг, мчусь по пустому коридору, пока учителя гудят в своих классах, и спускаюсь по лестнице, отыскивая дорогу в раздевалку.

Все это время Джэгер идет следом за мной, и я спиной чувствую ее взгляд. Надеюсь, она снова накинется на меня.

Надеюсь, она осмелится сделать это.

Я толкаю дверь, административные помещения и раздевалка пусты, так как все уже снаружи. Остановившись напротив своего шкафчика, набираю комбинацию на замке и открываю его.

— Почему надо было выбрать именно апельсиновый сок? — жалуюсь я, снимая свое поло через голову. — Все такое липкое.

Он у меня даже в чертовых носках. Эти кожаные двухцветные туфли винтажные. Если они испортятся, я позабочусь о том, чтобы даже ее убогие братья не смогли ее защитить.

Лив копается в своем шкафчике — который, к сожалению, находится в том же ряду, потому что тренер держит команду по лакроссу рядом, — пока я вытаскиваю запасное поло.

— Знаешь, — говорю я ей, пока вожусь с чистой рубашкой, — если ты не хотела, чтобы это все видели, то тогда тебе, возможно, не стоило бы практически трахать ее на публике.

— Мы не трахались, — рычит она, посмотрев на меня. — Как ты и остальные прекрасно видели. Если бы я не хотела, чтобы люди снимали, то мне не стоило ожидать таких простых манер от глупой, бесполезной коровы.

Я просовываю руки в рубашку. Глупая, бесполезная…

Но я вновь снимаю ее и кидаю в Лив.

— Она должна подойти твоим огромным сиськам. Возьми.

Она ловит ее, и я достаю еще одну рубашку из шкафчика, проверяя, что она маленького размера.

Оливия кладет рубашку к себе шкафчик, проверяя свое лицо в зеркале, висящем на внутренней стороне двери. Струйка засохшей крови покрывает край ее уха, и я стараюсь не смотреть на нее, когда она вытирает его.

Крошечный укол вины пронзает меня, но я отмахиваюсь от него. Она ведь тоже заставила меня истекать кровью, не так ли? Не моя вина, что ей приходится вставлять металл в ухо из-за всех своих дурацких проколов. Она первая набросилась на меня.

Я снова облизываю порез в уголке рта, оглядываясь и наблюдая, как Лив бросает окровавленную салфетку на землю, ее губы кривятся от гнева.

А в глазах отражается ярость: понятно, что она все еще расстроена.

Я замолкаю, сквозь меня просачивается замешательство. Знаю, что заслужила ее гнев. Я бы тоже пришла в ярость. И, честно говоря, я не собиралась выкладывать это видео. Изначально это не входило в мои планы, но…

Я стискиваю зубы и закрываю глаза, сильно зажмуриваясь. Оливия везде целовала ту девушку. Везде.

Смотрю в свой шкафчик, лифчик ощущается, как наждачная бумага на моей коже. Я снимаю его и бросаю на пол.

Точнее, если бы я сделала подобное со своим парнем в общественном месте, меня бы считали шлюхой, верно? Возможно, у меня бы даже были неприятности, потому что шлюхи не представляют Мэримаунт на матчах по лакроссу.

Девочки Мэримаунта — хорошие девочки. Мы осмотрительны.

И теперь она это знает.

Я не двигаюсь, воздух касается моей обнаженной груди, пока она роется в своем шкафчике.

Оливия поправляет свою синюю в зелено-черную клетку юбку, и по моему телу пробегают мурашки. Она затягивает свой высокий хвост, взбивая растрепанные волосы и распрямляя локоны, свисающие около ушей, гвоздики и маленькие кольца поблескивают в свете ламп, когда мои соски твердеют.

Не могу смотреть на нее, но я все вижу.

Она перестает двигаться и опускает голову, мы обе синхронно дышим. Тихо и одиноко, но так сдавленно.

— Почему ты стремишься причинить мне боль? — спрашивает Лив, ее голос звучит неожиданно мягко.

Я не моргаю.

Почему?

Почему?

У меня дрожит подбородок. Потому что… это хотя бы что-то.

У меня есть хотя бы это.

Фотография младшего брата висит на дверце моего шкафчика, и я рассеянно провожу большим пальцем по едва заметной скрытой татуировке на внутренней стороне среднего пальца. В этом месяце ему бы исполнилось четырнадцать.

Меня трясет, и я хватаю пузырек и вынимаю голубую таблетку в десять миллиграммов. Кладу ее в рот, горькая пыль начинает растворяться на моем языке, прежде чем я сглотну.

Я достаю чистый спортивный топ и натягиваю его через голову, а затем надеваю рубашку, когда она снимает свою грязную. Я не могу отвести взгляд.

Ее живот плоский и гладкий, и я скольжу взглядом вниз по ее ногам, изгибы на тыльной стороне ее бедер завораживают.

Но затем Лив протягивает мне руку, и я поднимаю глаза, видя упаковку влажных салфеток. Я пристально смотрю на них.

— Возьмешь или нет? — рявкает она.

— Отвали.

И она бросает их. Упаковка ударяется о мою голову, и я рычу, не пытаясь поймать ее.

— У тебя на затылке капля крови, идиотка, — сообщает она мне.

Я чуть ли не смеюсь. Что? Она чувствует себя виноватой за то, что причинила мне боль или что-то в этом роде? Она не должна