Джаркын-аим оцепенела.

— Замолчи! — еле выговорила она. — Что ты болтаешь?

Шералы опустил голову.

— Вот так… он погряз в грехе, он виноват сверх меры…

— Помилуй боже, что несет этот полоумный! Ты сказал мне правду? Он виноват только в том, что привел тебя, который пас кобыл в Таласе, сюда, во дворец! А я-то думаю, о чем они там бубнят, заперев все двери… Горе мне, горе!.. Да если нынче отрубят голову Юсупу, завтра твоя слетит с плеч! Понимаешь ты это, полоумный? Ты человек только при нем, при нем, убогая твоя душа!

Шералы вдруг опомнился. В ушах снова прозвучали последние слова советника Шады. Как он смотрел на Шералы… Страх охватил беднягу. Что теперь делать? Как быть? Сообразить он ничего не мог, в голове было пусто. Куда ни кинь — всюду пропасть под ногами. Он повалился на постель.

— Что же ты теперь прикажешь мне делать? — простонал он, раздавленный ужасом, обессиленный.

— Чтоб тебе провалиться! Эшмат! Эшмат!

В опочивальню, громко топая, вбежал вооруженный евнух.

— Слушаю, высокочтимая повелительница…

Прижав руку к сердцу, евнух застыл у дверей.

— Эшмат, дорогой… Ты знаешь сотника Абиля? спросила Джаркын.

— Знаю. Этот сотник доводится младшим братом госпоже.

— Да! Эшмат… дорогой Эшмат! Найди его и приведи сюда.

— Повинуюсь, госпожа!

— Иди! Скорее!

Евнух, пятясь, вышел из опочивальни.

Часа через два Абиль вместе со своими джигитами тайно покинул Коканд и направился в Маргелан. Он вез новый указ, скрепленный печатью Шералы, — указ об отмене того, что был дан в диванхане…

Маргелан. Дворец бека. Юсуп лежал на постели, разостланной на балконе верхних покоев. Отдыхал. Думал о маргеланском войске, припоминал свои разговоры с некоторыми джигитами… Порядка в войске нет. Сипаи слоняются по базару, затевают ссоры и драки, пьянствуют, избивают мирных людей. Говорят, что прошлой ночью несколько конников отправились в ближайший кишлак, ограбили чей-то дом. А бек и не ищет виновных… Чем больше думал Юсуп, тем дальше бежал от него покой. Он не мог уснуть, как ни старался…

Во дворе послышались голоса, и вскоре на балкон к Юсупу вошел бек Маргелана в сопровождении стражника-миршаба. Юсуп не двинулся с места.

— Повелитель, — тихо сказал бек, — из столицы пришел указ.

— Какой указ? Кто дал его? — не оборачиваясь, спросил Юсуп.

Бек, усмехнувшись, вдруг повысил голос до крика.

— Такой указ, которого ждали мы, не могли дождаться!

— Что такое?

В гневе обернулся теперь Юсуп и увидел, что бек, еще недавно пресмыкавшийся перед ним, смотрит ему прямо в глаза, смотрит зло и смело. Увидел он и вестника из Коканда… палача Маткерима-есаула. Густо покрытый дорожной пылью до самых бровей, Маткерим, измученный, должно быть, бешеной скачкой, стоял, обессиленно прислонившись к резному столбу балкона.

Бек обеими руками принял указ и высоко поднял его над головой.

— Указ его величества, потомка пророка Шералы-хана!

Юсуп поднялся, набросил на себя парчовый халат.

— Дай-ка сюда…

Бек усмехнулся с откровенной издевкой.

— О повелитель наш аталык… Что поделаешь, такова судьба! Еще недавно вы, забыв о боге, хотели отдать нас в руки палача, а теперь, по воле бога, не мы, а вы предстанете перед палачом. Вот! Потомок пророка Шералы-хан прислал мне свой высокий указ о том, чтобы сняли голову с плеч у Юсупа-аталыка и представили эту голову во дворец…

— Что?!

Бек предостерегающе поднял указательный палец.

— Не поднимайте шума. Это бесполезно.

И он швырнул указ на пол у ног Юсупа. Юсуп не поднял его, только глянул на печать и безошибочно узнал ее: да, печать Шералы.

Бек продолжал.

— Вы должны знать свое положение, аталык. Вы окружены. Телохранители ваши уничтожены. Все ваши попытки изменить что-либо в вашу пользу обречены на неудачу.

Юсуп не сказал ни слова в ответ, не пошевелился, даже не глянул на распоясавшегося врага. Он думал. Этот указ не шутка. И поблизости нет никого, кто мог бы помочь ему, вызволить его.

Не поднимая головы, обратился он к Маткериму-есаулу:

— Палач…

— Слушаю, господин…

— Где ты взял эту бумагу?

— В диванхане, господин. Я получил ее из рук повелителя.

— Так… Палач…

— Слушаю, господин…

— А видел ли ты чокои, что висят на стене напротив престола?

— Нет, не видел, господин.

— Так. Верно, значит. Палач!

— Слушаю, господин…

— Был в диванхане Мусулманкул?

— Нет, господин. Этого человека там не было.

— Так… А он-то и поднял смуту. Гляди, он осторожнее змеи. Удастся дело — он выползет на свет, не удастся — останется в тени.

Юсуп умолк; мысли текли вяло и не было сил говорить: все в нем будто оцепенело. Но вот зашуршали полы парчовой одежды маргеланского бека, и Юсуп от этого негромкого звука очнулся. Пришел в себя. Снова почувствовал на себе полный злой радости взгляд бека. Собрал воедино расслабленную волю. "Что ж, видно, судьба такая… Никто от судьбы своей не уйдет". Юсуп поднял голову.

— Так ты говоришь, палач, что указ этот получил из собственных рук Шералы-хана?

— Точно так, господин.

— Что ж, ладно… Я доверял ему. Мое доверие, добро, которое я сделал для него, падут на его голову. Руки, убивающие меня, скоро расправятся и с ним.

— Господин… Мне велено возвращаться как можно скорей… — забормотал палач.

Юсуп, высоко вздернув брови, слегка кивнул головой.

— Хорошо. Если хочешь вернуться поскорей — возвращайся. Чем ты виноват, ты делаешь свое дело. Ладно… я хочу совершить намаз. Подожди, пока я кончу молиться. А не хватит терпения дожидаться, соверши казнь тогда, когда я поверну голову вправо… Сделай именно так.

— Слушаюсь, господин…

Юсуп пошел было, но бек преградил ему дорогу.

— Во двор не выходить, повелитель!

— Я хочу взглянуть на солнце в последний раз, не препятствуй мне, если ты не глупец. Я хочу совершить омовение, не препятствуй, если ты не вероотступник, — отвечал Юсуп, не глядя на него.

Пройдя мимо мрачных стражников, Юсуп спустился с балкона по скрипучей деревянной лестнице. Все чужое и все чужие. Человек двадцать вооруженных сарбазов, разделившись на две кучки, о чем-то оживленно переговаривались. Завидев Юсупа, удивленно замолчали и воззрились на него. Юсуп признал одного сотника из Джар-Мазара.

— Ассалам алейкум, — негромко приветствовал воинов Юсуп, и они нестройно ответили ему, и каждый склонился, почтительно сложив руки на груди.

Юсуп совершил омовение под большим чинаром. Миршабы сторожили его. День кончался, и в предвечерней тишине хорошо было слышно, как трепещет крыльями птаха, перелетая с ветки на ветку. Дневной жар еще чувствовался в воздухе. Юсуп повернулся в сторону Мекки. Солнце опускалось к верхушкам огромных тополей, что росли по ту сторону крепостной стены.

— Миршаб, — позвал Юсуп.

Один из стражников поспешно наклонился к нему.