Мулла покраснел как помидор и уж было открыл рот, чтобы опрокинуть на голову ходжи поток отборной брани, но сдержался:

– Все в руках всевышнего, – смиренно воздел он глаза к небу. – Вероятно, я угоднее ему здесь, на земле, влачащий тяжкое бремя заступничества за души правоверных. И он вменяет мне молиться, не жалея сил, даже за таких прожженных грешников, как ты!

– Понимаю, – хмыкнул Насреддин. – А вот ответь мне, о светоч мудрости, на вопрос, который давно мучит меня.

– Слушаю тебя, ходжа. – Мулла сложил лапки на животе и чуть прикрыл глаза.

– Я слыхал, Ной разделил всех животных на два рода. Из них он обозначил семь пар чистых, коих правоверным дозволено трогать руками и употреблять в пищу, и семь пар «нечистых», с которыми нельзя даже дышать одним воздухом.

– Это так, – с умным видом кивнул мулла. – Что же тебе тут неясно?

– Я хотел узнать у тебя, к какому роду относятся дворовые собаки?

– Разумеется, грязные псы относятся к «нечистым» животным.

– Значит, если Икрам, к примеру, заведет себе дворовую собаку, то тем самым осквернит свое жилище?

– Истинно так! Ибо сказано: изгони свою паршивую собаку, и ангелы божьи с белыми крыльями осенят твое жилище!

– Мудро. Ну а если изгнать грязную собаку, белокрылые ангелы не пустят воров в дом?

– Презренный богохульник, что ты мелешь? – не вытерпел мулла. – Делать больше нечего ангелам, как заниматься твоим рваным барахлом!

– Это все, что я хотел узнать у тебя, мулла. Благодарю, – чуть склонил голову Насреддин и обернулся к своему другу. – Ты все слышал, Икрам?

– Все до единого слова, ходжа, – ответил тот.

– Но почему ты об этом спросил? – разволновался мулла, не понимая, к чему клонит Насреддин.

– Я все-таки оказался прав: лучше уж пусть Икрам возьмет «нечистую» собаку, нежели останется без имущества по милости твоих «чистых» белокрылых ангелов.

– Ха-ха! Хо-хо-хо! – послышалось со всех сторон, а мулла аж позеленел, так ему стало дурно. Мулле непременно хотелось ответить что-нибудь ходже, но в голове было пусто, словно ночью на базарной площади.

– Ох, берегись ходжа! – пропыхтел наконец обретший голос мулла. – У тебя отвратительный язык, но хуже того, что ты живешь за счет других – все это знают. Не так ли, правоверные? – оглядел мулла с прищуром собравшуюся вокруг него и Насреддина толпу. Ответом ему было разом наступившее молчание. – Видишь, народ лгать не будет. Ты только треплешь языком и больше ничего не делаешь, они же тебя кормят. А кто живет за счет других – великий грешник, и на том свете он будет вечно гореть в аду.

– Так ведь это прекрасно! – воскликнул ходжа, ухмыляясь в бороду. – Значит, на том свете мы будем свидетелями твоего сожжения, дорогой мулла.

– Ха-ха-ха! Хи-хи-хи! – с новой силой грянула толпа, а Насреддин развернулся и быстро пошел прочь, не обращая внимания на злобное шипение муллы за своей спиной – все, на что тот остался способен.

– Зачем ты его злишь лишний раз? – спросил Икрам ходжу, когда они отдалились на приличное расстояние.

– Так надо, – коротко ответил Насреддин.

– Тебе, конечно, виднее, но он все-таки мулла, власти у него ой-ёй сколько. И если он решится отомстить…

– Обязательно решится, иначе и быть не может. И, скорее всего, это случится уже сегодня ночью.

– Ты думаешь, сегодня опять объявится шайтан?

– Мулла не получил того, на что рассчитывал, и он вынужден что-то с этим делать. Правда, с фантазией, у него туго.

– Хорошо, если так.

– Поживем – увидим…

Мулла, злой как бешеная собака, ворвался во двор мечети.

– Гнусный шакал, оборванец, сын змеи и ишака! Чтоб ты окривел, чтоб у тебя отнялся твой поганый язык, чтоб… Гази, где ты, негодный слуга?! – гаркнул мулла, забираясь на топчан.

– Я здесь, хозяин, – выбежал слуга из пристройки, что была устроена рядом с грядками. – Чего изволите?

– Нечистая тварь!

– Я? – опешил Гази, отшатнувшись от муллы.

– Да при чем здесь ты? Я о паршивом Насреддине, чтоб земля разверзлась под его ногами и поглотила его, уй-юй!

– Успокойтесь, хозяин. Хотите, я сделаю вам чай?

– Я хочу придушить его! – покрутил руками мулла, показывая, каким образом он придушит ходжу, если тот попадет в его руки.

– А чай?

– Что ты привязался ко мне со своим чаем? – переключился мулла на Гази как на более доступную мишень для распиравшего его негодования. – Не-ет, ему это даром не пройдет. Выставить меня посмешищем. Один раз – куда ни шло, но три. Три! Ты понимаешь?

– Может, нам лучше отсидеться, а? – робея, предложил Гази. – Ведь не вечно же Насреддин будет здесь жить.

– Ну, уж дудки! – Мулла показал слуге кукиш. – Видел? Я не таков, чтобы спускать обиды каждому проходимцу. Сегодня опять вернется шайтан, но теперь все будет по-другому, совсем по-другому. Я им устрою ночь веселья! Ох, они у меня посмеются, – мулла погрозил кулаком в сторону базара.

– А может, не надо, а? Может, ну их, – прогундосил Гази.

– Остолоп, что ты понимаешь?! – рявкнул мулла. – Готовься, ночью выходим.

Когда покрывало ночи укрыло селение, смолкли птицы, цикады до утренней зари затаились в траве, а правоверные вкушали положенный им всевышним сон, к дому башмачника Али крадучись пробрались две казавшиеся угольными в плотной, почти осязаемой тьме фигуры. Одна выглядела вполне человекообразно: несколько упитанная, с боязливо согнутой спиной и опасливо озирающаяся по сторонам. Ноги человека были согнуты в коленях, а ступал он на цыпочках. Вторая фигура, подобно первой, старалась производить при настороженной ходьбе как можно меньше шума, но это было единственное, что их роднило. В остальном вторая была образиной, не приведи Аллах! Над казавшейся маленькой головкой высоко возвышались рога, голова же под ними была несколько вытянута, верхняя челюсть утыкана пеньками зубов, а нижняя вовсе отсутствовала. Пустые же круглые глазницы светились малиновым огнем. Далее рогатая морда переходила в тонкую шею, державшуюся на щуплом теле, покрытом черной, словно смоль, шерстью колечками. Ноги образины походили на широкие копыта, на которых ее под тяжестью рогов водило из стороны в сторону, отчего неизвестное существо то и дело изрыгало хриплые, едва слышные проклятия. Подвижные руки козлоподобного существа заканчивались тонкими пальцами с длинными-предлинными загнутыми когтями.

– Может, пока не поздно, все-таки вернемся, хозяин? – спросил первый, следуя за козлоподобной фигурой.

– Молчи, презренный трус! – прошипел в ответ второй, в котором читатель, разумеется, без труда признал каверзного муллу. – Святая месть должна свершиться. Уй-юй, что я сейчас сотворю! – сжал когти мулла, но разжать уже не смог, потому как те зацепились друг за дружку и ни в какую не желали разгибаться. – Да что же это! Помоги мне!

– Хозяин, вы