— Вот черт! Барышня! — Лясота, не прекращая работать веслами, несильно толкнул ее ногой. — Барышня, вы чего?

Тишина. Уж не померла ли? На каторге и на этапе такое уже бывало — шел-шел человек, о чем-то говорил или молчал, а потом хватался за сердце, глухо вскрикивал и падал как подкошенный. Иной успевал побледнеть перед смертью или даже испугаться: «Что это со мной?» — а с иными все происходило так быстро, что люди не сразу замечали. Сердце останавливалось. Неужели и она — тоже? Что же делать?

Мысли в голове заметались испуганными мышами, в то время как руки действовали. Налегая на весла, Лясота стал сворачивать к берегу, выбрав противоположный.

— Барышня, — снова позвал он. — Барышня, вы живая?

Ему показалось, что девушка глухо застонала, но из-за скрипа весел, плеска воды, завывания ветра и собственного хриплого дыхания разобрать не удалось.

— Барышня, потерпите, — сбивая дыхание, сказал он. — Сейчас на берег сойдем!

Прошуршав носом сквозь тростник, лодка стукнулась о какую-то корягу. В зарослях было еще темнее, чем на реке, и действовать пришлось по наитию. Привязав лодку к той же коряге, Лясота вскинул легкое тело на руки, выбираясь на берег. Споткнулся, промахнувшись, и по колено ухнул в воду. Чуть было не выронил свою ношу, но княжна только макнула башмачки в воду. Едва не падая, запинаясь и цепляясь за все подряд, кое-как продрался сквозь камыши на сушу, там положил девушку на траву, всмотрелся в бледное, без кровинки, лицо. На нем даже в темноте была заметна маска страха и боли. Странно. Те, кто умирал от «удара», как писал конвойный лекарь, после смерти выглядели не так.

Чтобы послушать сердце, Лясота приложил пальцы к шее девушки, но прежде, чем он почувствовал биение жилки, ее тело вдруг дернулось, как от удара. Она захрипела, запрокидывая голову, застонала, как от сильной боли, пробормотала что-то невнятное, всхлипнула, хватая ртом воздух.

— Живая…

— Ай! Жжет! — Девушка опять дернулась.

«Припадок», — сообразил Лясота. Но что делать в таких случаях? Девушка стонала и вскрикивала, дергалась и металась, и, пытаясь как-то прекратить истерику, он коротко и хлестко ударил ее по щеке.

Крики захлебнулись как по волшебству. Княжна резко выпрямилась, распахивая глаза. В темноте они сверкнули странным огнем, словно очи ведьмы. Несколько секунд она смотрела прямо в лицо мужчине, а потом огонь в глазах потух, и на лице появилось выражение обиды и боли.

— Вы… вы…

Нижняя туба задрожала, из глаз хлынули слезы.

— За что?

— У вас был припадок.

— Неправда! У меня нет… То есть раньше никогда не было, а теперь… Это было ужасно! Я теперь умру?

Не выдержав, Лясота рассмеялся, и девушка заплакала навзрыд, что сразу остудило его веселье. Нашел тоже, над чем смеяться! Связался с больной. Тут плакать впору.

Коря себя на все лады за то, что произошло, он обнял девушку, давая спокойно выплакаться.

Конечно, о том, чтобы продолжать путь, не могло быть и речи. Закутав княжну в свой сюртук и накинув сверху шаль, Лясота до рассвета просидел, не сомкнув глаз и согревая задремавшую попутчицу своим телом. Княжна, однако, не сильно его беспокоила. Пригревшись, она сразу уснула, но сон ее был неспокоен. Время от времени она тихонько стонала, что-то вскрикивала и бормотала на иностранных языках. Лясота с пятое на десятое разбирал два-три языка, кроме родного и великоросского, и узнал один из них. Галльский язык, которому учат только барышень благородных домов. Прусский. Британский. Латинский… Образованная барышня. Толку-то от ее образования здесь, на глухом берегу ненастной ночью! Впрочем, какая-никакая польза от ее бормотания имелась. Намахавшись веслами, Лясота устал — сказалось напряжение последних дней — и клевал носом. Крики и разговоры девушки всякий раз будили его, заставляя открывать глаза.

Под утро она затихла окончательно, задышала глубоко и ровно. Как Лясота ни крепился, глаза закрылись сами собой. Под сомкнутыми веками зазеленела молодая трава. Крупные капли росы сверкали, словно сотни крошечных солнц. Он шел по росистой траве, высокой, по пояс, босыми ногами чувствуя тепло земли, ощущая, как ее сила вливается в него при каждом шаге. Шел и ласкал пальцами головки цветов и метелочки злаков. Где-то слышался звон колокольчиков. Лясота повернул на звук — и земля неожиданно вздыбилась. Взметнулись вверх жирные комья, к которым еще цеплялись корнями травы и цветы, полетели в разные стороны, а из глубокого провала полезли, стремительно разворачиваясь с упругим скрипучим шелестом, кольца огромной змеи. Откуда-то из сплетенных в тугой шевелящийся клубок колец выскользнул длинный тонкий, как кнут, хвост. Махнул по воздуху — и Лясота только вскрикнул, ощутив жесткий удар по лицу…

И проснулся, держась за щеку.

— Нахал! — отшатнулась от него княжна Владислава. — Да как вы…

— За что? — взвыл он. Щека горела.

— Он еще спрашивает! — Девушка вскочила, двумя руками обхватив себя за грудь и плечи, словно боялась, что кто-то сейчас начнет срывать с нее одежду. — Вы меня… вы меня… трогали!

— Нет.

— Да! Мне такой сон приснился… — В ее голосе послышались слезы. — Страшный. Просыпаюсь, а тут вы…

— Я тут ни при чем. Я спал.

— Но вы меня обнимали!

— И что в этом такого? Вы замерзли. Я, кстати, тоже.

— Да, но это же не повод!

— Не повод для чего? — разозлился Лясота. — Вы что думаете, я только того и жду, чтобы залезть вам под юбку, как ваш отчим? Не дождетесь! Да будет вам известно, милая барышня, что Лясота Травник никогда не пользовался бедственным положением женщин и уж точно никогда и ничего не добивался насилием!

Владислава испуганно захлопала глазами. На нее так давно никто не кричал! Даже отчим, и тот умел пугать, не повышая голоса.

— Почему вы кричите на меня? — прошептала девушка. — Я вам ничего плохого не сделала.

— Я вам — тоже. И даже не собирался! У вас был припадок.

— Неправда! То есть я хочу сказать… — Она попыталась восстановить в памяти события минувшей ночи. — Я хочу сказать, что не знаю, что со мной было. Просто внезапно мне стало так жарко, и все тело заломило. Я, наверное, заболела? — Она дотронулась до лба рукой. — У меня жар. И ночью мне снился кошмар. Так всегда бывает, когда заболеваешь. Моя няня рассказывала, что это все от того, что человека ловят лихоманки.

— Кто-кто? — Вот уж чего не ожидал, так это упоминания о суевериях.

— Двенадцать сестер-лихоманок, — объяснила Владислава. — Гнетея, Пухлея, Трясавица… Я всех не помню. Но, когда нападает Трясавица, человека бьет озноб. Когда Гнетея — его словно давит что-то. Когда Пухлея — он распухает. На меня напали три из них. Скоро навалятся остальные, и тогда я заболею.

— Глупости все это, — отрезал Лясота. — Образованная барышня, по-галльски и по-британски разумеете, а такие, прости господи, бредни говорите! Давайте лучше собираться. Мы и так несколько часов потеряли. А нас ищут.